Вечный огонь - страница 59

К Гавру подходили в полдень. Алексей глядел во все глаза на обрывистые берега, светившиеся белыми срезами, на гавань, заполненную судами, и крупными, и мелкими, на причальные стенки, у которых тесно стояли транспорты, на множество портальных кранов, движущихся у причалов, то опуская свои клювы над трюмами судов, то снова поднимая их высоко, унося далеко в сторону выловленные грузы. Все показалось знакомым, обыденным, точно корабль находится не во Франции, а где-то у своих берегов, точно перед глазами не знаменитый Гаврский порт, а один из наших крупных портов.

На вторые сутки объявили список увольняющихся на берег. Среди многих других Алексей услышал и свою фамилию, даже растерялся: куда идти, зачем, с кем идти? Как он, безъязычный, будет чувствовать себя в чужом городе? В школе и в училище занимался английским, умеет читать, с грехом пополам может понять, о чем говорят, в случае надобности кое-как объяснился бы. Но французский — темный лес. Это убавляло и принижало радость увольнения.

Группа, в которую попал и которой должен держаться в незнакомом городе, подобралась своя: ребята из училища, практиканты. Алексею стало свободнее и веселее. С особым старанием надраивал настой бляху, с великим усердием гладил пудовым утюгом брюки и суконку, воротник-гюйс и белый чехол на бескозырку. Поправил пружину внутри бескозырки, раздал ее так, чтобы она держала суконный верх головного убора тугим блином. Начистил ваксой хромовые ботинки. При построении увольняющихся на верхней палубе внимательные командиры не смогли ни к чему придраться.

Они втроем не стали ждать автобуса, не сели в трамвай. Решили идти пешком: так и чувствовать будешь себя свободнее, и увидишь больше. На те франки, которые выданы каждому сходящему на берег, особенно не разгуляешься, потому, заглядывая по пути в магазины и лавчонки, медлили с покупками, только присматривались, приценивались.

У Алексея зрело желание купить белую модную дамскую сумочку. Зачем? Сам не отдавал себе отчета. Вот уже в третьем магазине попадается на глаза похожая: небольшого размера, цвета слоновой кости, зеркалящая, на длинном ремешке. Для кого покупает? Кому подарит? Твердил про себя, что отдаст матери, но, разглядывая сумочку, оглаживая ее скользкие бока, пробуя вкусно щелкающий замок, видел перед собою Веру. Она виновато и довольно улыбалась, глаза горели, благодарила взглядом за дорогой подарок. Вера?.. Почему? Что у него с ней общего? Она замужем, чужая, отстраненная, у нее ребенок… Что ему Вера, зачем?

Тоскливо сделалось в старом чужеземном городе со старинными домами под черепичными крышами, с башнями и высокими шпилями, тесными улицами и крохотными площадями, с уютными маленькими скверами, где обязательно фонтан посередине, с памятниками людям прошлого — сказочно счастливого времени, верилось, когда все было проще, понятней, когда все ходили пешком, в особых случаях ехали на извозчике, не носились, как сейчас, сломя голову, на автомобилях и мотоциклах, от которых рябит в глазах, гудит в ушах, свербит в горле.

К чему здесь Вера? Зачем вспоминается и как долго будет вспоминаться? Неужели всегда?..

В одном из салонов снова увидел сумочку, потянулся к ней.

— Гив ми, плиз! — попросил по-английски, чтобы ему подали.

Молодая продавщица в легком голубом платье-халате с кружевным стоячим воротничком улыбнулась ему знакомо, пригладила коротко подстриженные волосы, спросила по-русски:

— Вам какую?

— Белую! — ответил Алеша, удивленно разглядывая незнакомку с такой знакомой ему улыбкой, которая была слегка притушена печалью. Складки у рта, морщинки у глаз говорили о том, что женщина повидала много. Два его друга-курсанта задержались в соседнем отделе, и Алеша втайне обрадовался их задержке. Он смотрел на женщину и невольно сравнивал ее с Верой, выискивал в ее лице дорогие Верины черты.

— Возьмете?

— Подойдет ли, понравится? — засомневался.

— Если вашей девушке…

— Матери, — поспешил уточнить.

— Вряд ли. Девушке или молодой даме — да… Мама, видимо, в возрасте?

Алеша замялся, он никогда не задумывался над возрастом матери, ему казалось, мать, сколько он ее знает, всегда была одинаковой — такой, как есть, ни старой, ни молодой — без возраста, потому ответил неопределенно: