Вечный ястреб - страница 4

— Куда только смотрят его родители?

— Они уж лет пять как померли. Мальцу тогда было лет девять-десять, не больше.

— На что ж он живет?

— Ворует. Я время от времени позволяю ему унести цыпленка. Только для виду бегу за ним и ругаюсь напропалую.

— Он тебе по душе?

— Да. Как и ты, негодяй этакий. Оба вы воры, оба мастера своего дела, но зла в вас нет.

— Спасибо на добром слове, — широко ухмыльнулся Касваллон. — Сколько дашь за паллидских быков?

— Скажи, зачем тебе это надо?

— Что? — с полнейшей невинностью спросил Касваллон.

— Угонять чужой скот. В Фарлене ты по всем меркам один из самых богатых. Какой тебе смысл воровать?

— Я приверженец старых традиций. Я верю в них.

— Когда-нибудь тебя поймают и вздернут — или еще похуже что сотворят, насколько я знаю Паллидов. Ты меня просто поражаешь.

— Нет. Я тебя обогащаю. Твоя говядина самая дешевая в городе.

— И то верно. Как там твоя красавица Мэг?

— Хорошо.

— А Донал?

— Легкие — как кузнечные мехи.

— Что, спать не дает по ночам?

— Если вовремя не уйти на охоту, — подмигнул Касваллон.

— Жаль мне будет, горец, когда тебя сцапают. Вот ей-богу.

Они поторговались, и небольшой кошелек с золотом перешел от Леона к горцу, а тот вручил его своему подручному, молчаливому Арсису.

Теперь Арсис тоже был рядом. Оба они слышали об идущей на юге войне и о невиданной жестокости аэниров. Самой страшной казнью у них был «кровавый орел»: обреченного прибивали гвоздями к дереву и вскрывали ему грудь, распахивая ребра, словно крылья. Сердце и легкие удерживались на месте деревянными распорками.

Раньше Касваллон верил в это только наполовину, но теперь доказательства предстали ему воочию на окровавленных воротах Атериса.

— Возвращайся назад, дружище, — сказал он Арсису.

— А скот?

— И его обратно гони. Покупателей нынче не будет.

— Боги, Касваллон. К чему столько крови? Горожане даже в бой не вступали.

— Не знаю. Расскажи Камбилу о том, что мы видели.

— А ты?

— Я еще здесь побуду.

Арсис кивнул и наискосок побежал по склону.

Аэнирское войско вливалось в город. На равнине у ворот густо лежали трупы. Касваллон спустился чуть ниже, остановившись на кромке леса. Теперь он видел этот ужас во всех подробностях, и гнев холодной глыбой распирал ему грудь. Мясник Леон лежал в луже крови с перерезанным горлом неподалеку от Гаэлена.

Касваллон отвернулся и ушел в лес.

«Я умираю», — в этом у Гаэлена не было никаких сомнений. Спина болела нестерпимо, голова раскалывалась, из левого глаза сочилась кровь. Он лежал тихо, опасаясь, что враг близко. Быть может, аэнир и теперь стоит над ним с копьем или острым мечом.

Он вжимался лицом в мягкую глинистую землю. От горящего города тянуло дымом. Кровь, запекшаяся на ресницах, мешала открыть глаза. Какое-то время он, должно быть, пролежал без сознания — час или больше.

Затем осторожно поднес руку к лицу, протер правый глаз. Левый, который очень сильно болел, он трогать не стал. На взломанных городских воротах висели тела казненных. Воронье уже слеталось клевать мертвецов — две птицы облюбовали лежавшего рядом Леона. Аэниров поблизости не было. Сквозная рана от копья над левым бедром все еще кровоточила.

Гаэлен повернул голову к горному склону, густо поросшему соснами. Сколько времени ему понадобится, чтобы добраться туда? Он попытался встать, но уши наполнил оглушительный гул, и он вновь потерял сознание.

Когда он очнулся второй раз, уже начинало смеркаться. Кровь из бока текла теперь не так сильно, но глаз пришлось протереть опять. Проморгавшись, Гаэлен обнаружил, что отполз от прежнего места шагов на двадцать. Он не помнил ничего, однако кровавый след на земле говорил сам за себя.

Позади пылал город. Аэниры того и гляди снова выедут на равнину. Если они его найдут, то оттащат к воротам и, как старейшинам, вскроют грудь.

Гаэлен пополз к горам, не глядя вперед: боялся, что лишится последних сил, увидев, как далеко еще до спасения.

Он терял сознание еще дважды. На второй раз обругал себя дураком, перевернулся на спину и оторвал от рубахи два лоскута. Постанывая, заткнул ими свои раны. Путь к спасению давался ценой жесточайших мук. В лихорадке Гаэлен вновь переживал ужас вражеского нашествия. Он стащил у Леона цыпленка и улепетывал с рынка, когда вокруг завопили женщины и загремели копыта. Сотни всадников пронзали людей копьями и рубили мечами.