Ведется строительство - страница 5
Я хотел этот язык у себя во рту.
Я хотел укусить эту нижнюю губу, а потом скользнуть языком в манящую сладость и дразнить ее до тех пор, пока она не станет умолять меня о большем.
Вместо этого я схватил файл, свой ноутбук и, пробормотав что-то о встрече с клиентом, убежал.
Как трус.
В свою машину.
Я схватился за руль, не в силах контролировать горячее, необузданное желание, пульсирующее в моем теле.
Я хотел ее.
Амелию, дочь босса. Босса, который попросил присматривать за ней, быть ей другом и держать других мужчин подальше от нее.
В данный момент — это единственное, о чем мы с Дэвидом могли бы договориться.
В моей груди зародилось рычание.
«Никто, черт возьми, не приблизится к Амелии. Они не тронут ее. Она — моя!»
И неважно, что Амелия слишком молода для меня, только что завершила неудачный брак или что она дочь Дэвида и за пределами моей досягаемости.
Я не знал, как смогу держаться от нее подальше.
Но мне придется.
Примерно шесть недель у меня хорошо получалось избегать Амелию. В ее присутствии я держался вежливо, но прохладно. На встречах сидел как можно дальше — одного глотка ее нежного, женственного аромата было достаточно, чтобы мой член начинал дергаться. Это неизменно приводило к неуместным мыслям о том, чтобы похоронить лицо в ее шее, сжимая в кулак густые волосы, пока я жестко трахаю ее. На своем столе. На ее столе. В моем грузовике. В грузовике Дэвида. Где угодно.
Я видел, как вспышка боли пересекала ее лицо каждый раз, когда я пытался скрыться от нее. От моего тона ее плечи немного опускались, и я ненавидел это, зная, что причиняю ей боль. Но это был единственный способ держаться от нее подальше. Иногда Амелия расправляла плечи, и мы спорили из-за какого-то незначительного нарушения, которое она мне приписывала. Ее глаза пылали, она повышала голос и отказывалась отступать. Она была чертовски великолепна.
Мой член соглашался с этим и хотел ее еще больше. Мне снова приходилось прятаться, часто беря дела в свои руки — буквально — когда я больше не мог этого терпеть. Я даже спрятал бутылку лосьона в ванной для подобных случаев. То, что мне было почти сорок лет и при этом приходилось дрочить в ванной, чтобы пережить день и не трахнуть женщину, которую я едва знал, было более чем унизительно.
Я стал проводить больше времени на стройке, которую мы в настоящее время вели, чем в офисе. Дэвиду я сказал, что ребята расслабляются и там требуется мое присутствие, но на самом деле — это был единственный способ для меня сохранить рассудок.
Амелия была повсюду. Я слышал ее смех в офисе и хотел быть тем, кто заставил ее улыбнуться. Когда она приносила печенье, которое сама испекла, я хотел украсть их все и сохранить для себя, просто потому что их сделала она. Вместо этого я качал головой, когда она смущенно предлагала контейнер, игнорируя то, как ее улыбка угасала от моего отказа, и втихаря воровал их позже, когда Амелия была занята. Я украдкой бросал на нее взгляды во время встреч, желая, чтобы у меня была возможность улыбнуться ей и увидеть ее дивную улыбку взамен. Но если наши глаза встречались, я быстро отводил взгляд, отвергая ее. Если Амелия появлялась на строительной площадке, я рычал на нее за отсутствие ботинок со стальным носом и каски, даже не приветствуя ее. А правда была лишь в том, что я был в ужасе от того, что она могла пораниться, гуляя по стройке, но я не мог сказать ей об этом.
Новая эмоция — та, которую я никогда раньше не испытывал, в моих венах текла горячей свободной субстанцией.
Ревность.
Увидев, как Кевин стоит рядом, шутит и смеется вместе с ней, глубоко внутри меня разгорелся пожар. Направившись к ним, я зарычал на него:
— У нас перерыв на кофе?
Он нахмурился.
— Я не пью кофе, Логан.
— Тогда, я думаю, перерыв окончен. Вернись к работе.
Амелия уставилась на меня в замешательстве, когда он ушел.
— Это было грубо.
— Я плачу́ им не за то, чтобы они флиртовали с тобой.
— Он не флиртовал. Он говорил о своей маме! Мы сравнивали печенья, которые они делают!
— Неважно, — пробормотал я. — И в последний раз говорю: надевай гребаную каску, когда находишься на площадке!