Ведьмина зима - страница 18

— Тебе это понравится, да? — спросил Медведь. — Это проучит твоего Бога за то, что он не слушал тебя, — он добавил после паузы спокойнее. — Вкратце, я хочу, чтобы ты пошел сегодня туда, куда я скажу, и сделал то, что я велю.

— Сегодня? Город беспокоен, и уже за полночь, а я…

— Ты боишься, что тебя увидят после полуночи, общающегося со злом? Это оставь мне.

— Почему? — сказал Константин.

— Почему нет? — парировал Медведь.

Константин молчал.

Черт выдохнул в его ухо:

— Ты бы лучше остался и думал, что она мертва? Сидел в темноте и страдал по ней, мертвой?

Константин ощущал кровь там, где зубы сжали щеку.

— Она была ведьмой. Она заслужила это.

— Но ты не рад этому, — прошептал черт. — Почему, думаешь, я пришел за тобой первым?

— Она была страшной, — сказал Константин.

— Она была дикой, как море, — сказал Медведь. — И полной тайн, как море.

— Мертва, — сухо сказал Константин, словно слово могло отрезать память.

Черт хитро улыбнулся.

— Мертва.

Константин ощутил, как воздух загустел в его легких, он словно дышал дымом.

— Мы не можем мешкать, — сказал Медведь. — Первый удар… должен быть этой ночью.

Константин сказал:

— Ты обманывал меня раньше.

— Могу сделать это снова, — отозвался Медведь. — Боишься?

— Нет, — сказал Константин. — Я ничему не верю и ничего не боюсь.

Медведь рассмеялся.

— Как и должно быть. Потому что только так можно сыграть. Когда не боишься потерять.

Дмитрий и его люди разгребали костер на реке. Саша работал с остальными с безнадежным отчаянием. В конце на тающем люду оказалось поле дымящихся бревен. Клетка выглядела как остальное горелое дерево, и они едва могли различить, где остались ее части. Толпа убежала, это была самая холодная и темная часть ночи. Они стояли среди угасающего огня между холодной землей и весенними звездами.

Ужасная сила вдруг пропала из тела Саши. Он прильнул к боку своей лошади, от которой пахло дымом. Ничего. От нее ничего не осталось. Он не мог перестать дрожать.

Дмитрий убрал волосы со лба, перекрестился и тихо сказал:

— Упокой господь ее душу, — он опустил ладонь на плечо двоюродного брата. — Никто не может совершать месть в моем городе без моего ведома. Ты получишь отмщение.

Саша молчал. Но великого князя удивило выражение лица двоюродного брата. Горе, конечно, гнев. Но… растерянность?

— Брат? — сказал Дмитрий.

— Смотрите, — Саша отбросил ногой бревно, другое, указал на обломки клетки.

— Что? — с опаской сказал Дмитрий.

— Костей нет, — сказал Саша и сглотнул. — Как и плоти.

— Сгорели, — сказал Дмитрий. — Огонь был горячим.

Саша тряхнул головой.

— Он недолго горел.

— Идем, — сказал Дмитрий, теперь переживая. — Брат, знаю, ты хочешь, чтобы она была живой, но она умерла. Она не может вернуться.

— Не может, — Саша глубоко вдохнул, но еще раз осмотрел адскую черно — красную реку, а потом резко пошел к лошади. — Я пойду к сестре.

Испуганная тишина, а потом Дмитрий понял.

— Хорошо, — сказал он. — Скажи княгине Серпухова, что я… сожалею о ее потере и твоей. Она… была смелой девушкой. Господь с тобой.

Лишь слова. Саша знал, что Дмитрий не жалел о смерти Васи, она была проблемой, которую он не знал, как решить. Но в костре не было костей. А Вася… с ней ничего нельзя было предсказать. Саша повернул лошадь и разогнал ее по холму к посаду и вратам Москвы.

Дмитрий повернулся, хмурился и кричал приказы страже. Он очень устал, и теперь в Москве было два пожара, и второй был не менее разрушительный, чем первый.

Врата Ольги были разбиты, двор — затоптан. Но Дмитрий послал всех людей, которых можно было выделить. Они навели порядок, не дали обворовать строения. Двор был тихим.

Саша миновал людей Дмитрия с тихим словом. Несколько конюхов остались, когда толпа пошла к реке. Саша разбудил одного в конюшне и отдал ему поводья своей лошади, почти не замирая.

Снег во дворе был примят и в крови, и следы ног и клинков были на двери терема. Испуганная служанка открыла на его стук, но ему пришлось уговаривать ее, чтобы войти.

Ольга сидела у горячей печи в спальне, не спала, все еще была одета. Ее лицо было осунувшимся и серым в свете свечи, тени усталости испачкали ее молочную красоту. Марья в истерике рыдала на коленях матери, черные волосы ниспадали, как вода. Они были одни. Саша замер на пороге. Ольга посмотрела на его вид, грязный, в саже и волдырях. Она побелела.