Великаньи забавы - страница 13

Вернулись на базу. Стали разбирать рюкзаки. Литератор, возвращая мешок, заметил:

— А вы мне рюкзак-то, того, дырявый дали.

— Как — дырявый?! На складе получали, совсем новый.

— Да вот, смотрите! — и показывает на небольшую дырку в брезенте.

— Так это же… — догадался кто-то.

— Мышь! Наша мышь! — И, глядя на литератора, все расхохотались.

А тот только глазами хлопает: «Чего же тут смешного?» Пришлось рассказать ему о подозрениях и… покаяться.

— Я и сам оглядывался, спросить собирался. Думал, вы свистите.

Всё стало на своё место. Мышь прогрызла рюкзак ещё на базе, чтобы полакомиться. А сбежать не успела. Так и оказалась на загорбке у литератора невольным пассажиром.

Через неделю мы опять пришли на вулкан. Мышь застали возле нашей палатки. Покормили её и впрок оставили.

Так продолжалось всё лето. Но вот начались заморозки. Кратер опоясала снежная полоса. Совсем неуютно стало на сверкающем острие вулкана. И всё же мы решили сделать внеочередной рейс. Дело нашлось у каждого, и это было убедительно изложено старшему научному руководителю. Поход разрешили.

Наша подопечная встретила нас, как всегда. Поймали её, сунули в рюкзак — и в обратный путь. Спустились к подножию вулкана, подержали смелую путешественницу поочередно в ладонях и выпустили на пахнущую кедрачом землю. Поднялась она на задние лапки, крутнулась — только её и видели…

Такая уж порода неблагодарная.

Шёл камчатский январь. На Нерпичьем озере морозы крушили трёхметровый лёд, лопались от холода оголённые скалы-ветроломы. Холод захватывал дыхание. В один из таких дней местный охотник Фёдор Симаков направился проверять капканы, которые поставил на речушке со смешным названием — Пузырь.

Симаков выехал поутру. Собаки ходко тащили нарту, и каюр по северной привычке на ходу сочинял песню про удачный промысел. Запоёт — одной песни на всю дорогу хватит.

Показался заросший тальником берег речушки, весь заметённый снегом. На поверхности топорщились лишь обитые пургами верхушки веток. В этом месте, у незамерзающего ключа, стоял первый капкан. Увы, неудача: пружина спущена и капкан пустой.

«Эге! — удивился охотник. — До чего хитра: приманку съела — и до свидания».

Направился к другому капкану — опять та же история. А третьего вовсе найти не смог. Лишь обрывок цепи да след, словно бревном по снегу проехали.

Охотник опешил. Рассуждать некогда. Он бросился на нарту, гикнул на собак и помчался вдоль загадочной полосы.

Километра через три Симаков нагнал вора. Какой-то зверь, волоча капкан, пытался скрыться, но помешала цепь: запуталась в кустах кедрового стланика.

Охотник осторожно приблизился и остолбенел перед странным животным: лупоглазое и с белой усатой головой, передние лапы вроде култышек, коротенькие. Сзади — длинные нерпичьи ласты…

Но нет, не нерпа. Та пятнистая, а эта с тёмно-бурой гладкой шерстью. И хвост толстый, как у выдры.

«Что за чудо?!» — поразился охотник, разглядывая неожиданную добычу.

Зверь почти не дичился — устал, наверное, ползти с капканом. Да и легко ли с такими лапами путешествовать по снегу? Накинул на него охотник оленью шкуру, которую обычно стелил себе под бок. Уложил на нарту, притянул ремнями и погнал домой.

Едва успел раздеться, а изба полна народу.

— И впрямь диковина! Отроду такого не видывали! — удивлялись охотники.

Позвонили в районное село. Дескать, так и так, приезжайте, возможно, для музея пригодится.

А гость сразу же освоился с людьми. С удовольствием поглощал свежую рыбу, поражая всех прожорливостью.

На другой день в избу Симакова пожаловал из райцентра учёный-охотовед.

Зверь, развалившись по-домашнему, лежал в ванне с водой. Он смешно топорщил усы и, по всему было видно, чувствовал себя превосходно.

Рядом стояла хозяйка.

— Только на минутку отвернулась, а этот тут как тут, пожаловалась она охотоведу. — Ишь развалился, чистоплюй! Будто для него воды натаскала. Я стирать собиралась…

Но охотовед не слушал сетования женщины — удивлённо уставился на купальщика.