Великая судьба - страница 6

— Смотри, будешь ловчить — голодным останешься. Видно, проспал всю ночь, лентяй. Погоди, я до тебя доберусь!

Он кивнул Максаржаву: «Поехали!» — и они поскакали дальше. Вдруг Того натянул поводья.

— Нет, ты только посмотри — вся зелень вытоптана, а ему лень перегнать табун на другое место.

Максаржав молча слушал, уставившись в землю.

Домой они вернулись к вечеру, расседлали коней и, надев на них путы, пустили пастись возле стойбища. Когда они подошли к ставке нойона, возле маленькой юрты их уже поджидала госпожа.

— Ну как, сыпок, съездил? Ты заходи, заходи в юрту. Попей простокваши да поешь. Только руки помой как следует. А после еды ложись отдохни. Ведь завтра начнешь учиться. Да не забудь помолиться перед сном. А рогатку сегодня же выброси. Не бери греха на душу, не убивай ничего живого.

— У меня уже нет рогатки, госпожа, — и Максаржав распахнул полы дэли.

— Ты как привык спать дома?

— Я спал с младшим братишкой.

— Ну ладно, иди отдыхай. До осени теперь, пожалуй, не увидишь своих братишек.

И хатан[Хатан — госпожа, супруга знатного лица.] удалилась в княжескую юрту.

Мальчик постоял еще немного, потом присел возле юрты. Вокруг княжеской ставки была чистота — ни корзин для кизяка, сваленных в кучу, ни телег, на земле даже камешка не увидишь. Тиха и пустынна была степь в этот вечерний час. Только где-то мычали коровы, да вдали виднелись тихо бродившие овцы. Какие-то странные звуки доносились из юрт прислуги. Мальчик помнил строгий наказ князя — не ходить туда — и вошел в юрту, из которой доносился старческий кашель.

На другой день Максаржав и Того снова отправились в табун. Стреножив и отпустив коней на пастбище, Того окликнул табунщика, а когда тот явился, приказал:

— Излови-ка вон того пегого двухлетку с длинной гривой.

Исполнить приказание ринулись два табунщика. Они с трудом заарканили копя, потом один из табунщиков ухватил его за уши и держал, пока другой надевал уздечку. Затем на коня надели старинное седло и крепко затянули подпругу. Подошел еще один табунщик, конь горячился, трое мужчин еле справлялись с ним.

— Иди-ка сюда, Ма-гун! Садись и объезжай! — повелительно сказал Того.

— Что вы делаете? — испугался один из табунщиков. — Да от мальчишки труха останется!

— Ничего! Знаешь пословицу: «Когда вода дойдет до морды, собака поплывет»? Ну, теперь держись крепче, парень!

Ноги мальчика прикрепили к подпруге, правой рукой он вцепился в гриву, а в левой зажал плеть.

— Вообще-то я левша, но надо научиться держать плеть в правой.

Однако он не успел переменить руку, как послышался возглас:

— Отпускай!

Пегий пронзительно заржал, резко вскинул задние ноги, пытаясь сбросить седло, и, взметая пыль, бросился к табуну. Вскоре он уже вихрем мчался к южной долине.

— Неужели полезет в Селенгу? — тревожно спросил кто-то.

— Чего ему в реке делать, не полезет! — не очень уверенно сказал Того и, стегнув коня, поскакал следом за двухлеткой.

— Плетью! Плетью поддай ему! — крикнул он Максаржаву.

Мальчик, услышав этот возглас, приободрился и начал работать плетью что есть силы. Наконец ему удалось справиться с конем и повернуть назад, к табуну. Его встретили два табунщика. Они подбежали к разгоряченному коню с двух сторон, чтобы привязать к седлу длинные сыромятные ремни. Один из них взял коня за повод. Мальчика отвязали и поставили на землю, по ноги его не держали, он лег, уткнувшись лицом в землю. Подошел Того.

— Ну, моя паука закончилась. Теперь пойдешь учиться к нойону. Вставай, вставай. Сбегай-ка, приведи наших коней.

Мальчик поднялся и, прихрамывая, побежал ловить коней. Своего коня он поймал, но забраться на него не смог — не хватило сил. И тогда он заплакал. Размазывая по лицу слезы, Максаржав тяжело и медленно шагал рядом с конем. «Плохой из меня наездник! Все теперь будут надо мной смеяться. И зачем только отец привез меня сюда? Разве нельзя прожить без всякого ученья?»

У юрты нойона их встретила старуха.

— Пора давно за ученье приниматься, нойон гневается. Скорее! Иди переоденься!

Мальчику вспомнилось, как мать, провожая его, говорила: «Ученье — дело нелегкое, ты уж, сынок, крепись». Вспомнились ему и ученики-послушники, что живут при монастыре, он видел у них на теле рубцы и язвы от постоянных побоев.