Великий Кристалл. Памяти Владислава Крапивина - страница 26

Пока я стоял в душе, думал об Илонке ― что она с детства любила Томилина ― сначала как отца, потом наверное в фантазиях, как мужчину, а родив Эрика и Эйдена, полюбила как мать ― столько всяких подсознательных мотивов понамешано, сплошная каша из древнегреческих героев и трагедий. Тут мои мысли приняли такое направление, что воду пришлось похолоднее сделать, а потом и вовсе ледяную. Чтобы не думать об Илонке, я старался думать, например, о льющейся на меня воде. У колонии ее всегда было в достатке, хотя на Лепусе жидкой воды в природе и не встречалось, ни озер, ни рек. Местные животные не пили, а синтезировали воду прямо в теле, у них был специальный орган под легкими, вроде водяного пузыря. Для нас же вода была побочным продуктом очистки воздуха до нужных человеку двадцати одного процента, мы брали водород из почвы, получалось хоть залейся. Неплохо вообще-то получалось.

– Ма, ― спросил я задумчиво, вытирая полотенцем мокрые волосы, ― а почему мы не развиваем колонию здесь, на Лепусе? Почему мы хотим улететь ― ведь мы уже здесь, и у нас есть машины для терраформинга? Если мы перестанем выживать и начнем просто жить здесь? Можно же изыскать альтернативные источники энергии, отсидеться в корабле, запустив реакцию в атмосфере, связать излишек кислорода в воду? Потекут реки, можно будет дышать без скафандра…

Мапа поднял на меня глаза от своих записей ― он сидел и быстро настукивал что-то на панели стола. Я вдруг заметил, какой он уставший, хотя и красивый. И складка у губ, залегшая еще до смерти Брогана, никуда не исчезла, а только углубилась.

– Ну во-первых, есть и такая партия, ― сказал он, поправив очки. ― Странно, что Фокин вам до сих пор не рассказал, но есть такие настроения в нашей среде. Что лучше Заяц под ногами, раз уж мы поневоле тут, чем Лебедь, до которого еще полгода лететь на чиненом-перечиненом корабле, входить в атмосферу, приземляться, там очень много неизвестных. Сережа вас оберегает, наверное, не дает блуждать юным умам ― сам он твердый сторонник того, что надо улетать, Лепус ему неприятен.

– А тебе?

– А меня смущает во-вторых. Оно в том, что если мы вмешаемся в баланс планеты, то убьем все местные виды, которые приспособлены к этой атмосфере ― просто отнимем у них среду обитания. Это вымирание. И как биолог, я считаю это преступлением.

– А как человек?

– Как человек, ― вздохнул мапа и потер свою коротко стриженную голову, словно хотел ухватить и потянуть за прядь давно срезанных светлых волос, ― как человек… не знаю. Как женщина, я хочу, чтобы жили и были счастливы мои дети и внуки. Как мужчина я хочу, чтобы они были сильны, свободны и в безопасности… И когда я начинаю думать так, мне становится наплевать на вымирание снарков и иже с ними, потому что мы уже здесь, сынок. И наша нужда велика… Но тут вступает в игру «в-третьих». Оно в том, что для терраформирования нам в любом случае нужен доступ к Ядру. Без него мы не улетим и не останемся. Лепус переварит нас в темноте своей ночи…

Для охоты нас разбили на тройки и четверки ― мы стояли толпой, возбужденно переговариваясь, а Фокин ходил со списками и если кто заранее не записался, то сам назначал, с кем. Я очень хотел охотиться с Илонкой, но записать так постеснялся. Надеялся на чудо.

Я пробирался сквозь толпу к Илонке поближе, но она уже стояла и с кем-то разговаривала ― чуть выше меня, плечистый, темные волосы стильно выбриты полосками, я тоже так хотел уже давно, но мапа не разрешал «оболваниться». Я уже передумал и собрался назад повернуть, но тут Илонка меня заметила.

– Дей!

Незнакомец обернулся, и у меня внутри будто молния полыхнула от того, что я смотрел в собственное лицо, только старше лет на пять. Конечно, я его знал ― это был Виллем, из второго поколения Томилиных, один из троих выживших нас. Его не стали подключать к Ядру, потому что гемосталь его остался желтым, что означало девяностопроцентную вероятность того, что Ядро его точно не примет. Если гемосталь краснел ― а в большинстве случаев он краснел ― то порог микромутаций, которые накапливаются по мере жизни и взросления любого организма, был ниже семидесяти процентов, и был смысл пробовать. Говорят, были и такие, кто считал, что нечего с гемосталями рассусоливать ― если тебя с определенной целью родили и вырастили, то нечего тут шансы считать, а полезай в печку в любом случае. Говорят, мапа с такими говорящими дважды дрался страшно, еле оттаскивали, и именно так потерял один из нижних клыков ― выбили, но сам он оппонентов еще сильнее разукрасил.