Великий Кристалл. Памяти Владислава Крапивина - страница 67

Альбомный лист, испещренный человечками, с шелестом спланировал на пол. Мальчишки проводили его мрачными взглядами.

– Не могу же я ее одну оставить, – уныло проговорил Рыжий.

– А давай с собой возьмем! – предложил Заяц.

– С ума сошел? Ты же знаешь, папка не разрешает ей на улицу…

– А он не узнает. Она же не скажет? Соня, ты не скажешь?

Девочка, не поднимая глаз, кивнула.

– Вот видишь, – обрадовался Заяц. – Мы тебе сахарной ваты купим…

– Увидят, – безнадежно покачал головой Рыжий. – Кто-нибудь обязательно папке расскажет. И вообще я болею.

– Ее же никто не узнает, – подумав, возразил Заяц. – Она же давно… ну, это… – Рыжий сжал зубы, отводя глаза, и Заяц затараторил: – Ну, расскажут, что мы с какой-то девчонкой гуляли… – Он покраснел, потом решительно тряхнул головой. – Но цирк же! Там зеркальный лабиринт… – Рыжий вдруг вскинул голову и прищурился, и Заяц поспешил выложить козырь: – Говорят, афиши настоящий карлик расклеивал.

Человек-птица быстро кивнул первым пассажирам, – будто клюнул руль, – и полосатый автобус, побрякивая, двинулся по дороге к морю. Соню усадили на двойное сиденье, сунули ей альбом с карандашами – на всякий случай, чтоб не разнылась. Заяц прилип к стеклу, глядя на холмы. Он гулял здесь много раз, но впервые видел дорогу из окна автобуса. Рыжий молчал, глядя прямо перед собой, и все щурился. В приоткрытую форточку бил холодный ветер, колючий от подхваченных песчинок; человек-птица вел автобус на удивление плавно – их почти не трясло, будто автобус не катился по колдобинам и ухабам старой грунтовки, а плыл над ней. Соня рисовала своих человечков – один, два, много, – и на полу уже лежало несколько покрытых радужными линиями листов. Запах полыни и нагретой солнцем лиственницы становился все солонее, и впереди уже дрожало в мареве свинцовое стекло моря.

Ветер таскал альбомные листы по песку, и разноцветные Сонины человечки выгорели, будто их нарисовали много лет назад да и бросили под злым солнцем. Радуге здесь было не место. Бледная синь, белесый желтый, поблекший зеленый – полотно Сезанна, забытое на морском берегу, занесенное песком, затянутое кристалликами соли. Тонкая стежка муравьев маршировала к брошенной под ноги сахарной вате.

Заяц и Рыжий торчали над Соней уже целых полчаса. Человек-птица, выйдя из-за руля, извлек будто из пустоты три порции сладостей, вручил их и, не взяв денег, исчез. Больше никого вокруг не было – то ли циркачи отсыпались в своих фургончиках, то ли прогуливались по городу. Шатер отбрасывал чернильную тень. Мальчишки заглянули туда первым делом – но не нашли ничего, кроме песчаного круга и высоченной стремянки в жутковатых темных пятнах. Сахарная вата приклеила язык к нёбу – Заяц слопал свою порцию и остатки Сониной, а Рыжий, едва надкусив, бросил пушистый шарик в песок. Тогда Заяц на него разозлился – не хочешь сам, так отдай другу, – но теперь думал, что приятель поступил умно. Страшно хотелось пить, и вообще становилось уже как-то не по себе от этой пустоты и тишины, наполненной тонким воем ветра. Но – признаться Рыжему? Никогда. Ближе к морю сверкали гигантские стеклянные призмы; они почему-то пугали Зайца до мурашек, но он твердо намеревался попасть в самый большой в мире зеркальный лабиринт.

– Ну, Соня, ну пойдем уже, – в который раз позвал он и потянул альбом. Девочка замотала головой, вцепилась в бумагу покрепче и скривилась, приготовившись рыдать. На ее щеках перламутрово поблескивали дорожки уже подсохших слез.

– Я же говорил, – сказал Рыжий и с непонятной злостью добавил: – Попрятались… Зря мы все это затеяли.

– И вовсе не зря, – проскрипел вдруг кто-то за спиной, и мальчишки подпрыгнули от неожиданности. За спиной у них стоял карлик; и без того сутулый, он еще больше сгорбился под тяжестью этюдника на плече. Рыжий вдруг залился малиновой краской и открыл рот, хватая воздух, как рыба, выброшенная на берег. Он явно хотел что-то сказать – но не мог найти слов. Карлик ухмыльнулся и, не обращая внимания на муки Рыжего, предложил: – Давайте сделаем так: Соня останется здесь рисовать, а я останусь рисовать ее. А мальчики пока прогуляются, посмотрят на тигров в клетках – они вон там, за большим красным фургоном, – и побывают наконец в зеркальном лабиринте. – Заяц подозрительно насупился, и карлик кивнул: – Знаю, знаю. Но я старый друг ее отца. Поверь, он не будет против.