Великий Кристалл. Памяти Владислава Крапивина - страница 68
– Как вас зовут? – спросил Заяц.
– Друзья зовут меня Тэ-Жэ.
– Что-то папа не рассказывал мне про такого друга, – выдавил Рыжий.
– Ну конечно, рассказывал, – развеселился карлик. – Просто чуть-чуть изменил историю, чтоб все было правильно.
– Что-то здесь не то, – гулко сказал Заяц, и эхо подхватило: «То… То…»
Рыжий ошалело завертел головой. Заяц протянул к нему руку – прикоснуться к плечу, успокоить, – но пальцы нащупали только гладкое стекло. Зеркальные стены нависали над ним, дыша холодом, как торосы. Чтобы увидеть небо, пришлось задрать голову так, что заломило в шее, – но белесый, затянутый дымкой клочок лишь растревожил. Громко захрустел песок – все чаще, все нервознее. «Рыжий!» – окликнул Заяц почти шепотом: кричать здесь было страшно. Он видел отражение друга, то четкое, почти неотличимое от реальности, то туманное и размытое, – но сориентироваться не мог. Он не знал, где искать выход, и, хуже того, не представлял, как они с Рыжим очутились в лабиринте: вроде бы только что разговаривали с подозрительным художником, и вот… А как же Соня? – спохватился Заяц. Осталась с этим типом… Зря они все это затеяли, прав Рыжий.
Отражение Рыжего вдруг замерло и нахмурилось.
– Смотри, – сказал он растерянно, – мой папа.
Заяц повернул голову и шарахнулся, крепко приложившись затылком о стекло. Пустой лабиринт наполнился людьми. Большинство из них ничем особо не отличались от жителей города, но за ними тенями просвечивали другие, в старомодных, а то и старинных одеждах, светловолосые и курчаво-черные, нарядные и оборванные, как последние бродяги. Воздух наполнился призрачным шепотом – то ли волна поднялась на море и шуршит о песок, то ли голоса отражений несутся из невообразимой дали… Рыжий смотрел, не отрываясь, и Заяц наконец сумел разглядеть в этой толпе человека, которого увидел его друг.
…Молодой мужчина идет через лабиринт, крепко сжимая руку маленькой девочки с медными кудряшками и бледным кукольным личиком. У него гордая осанка человека, знающего, что ему не в чем себя упрекнуть. Он выглядит лет на тридцать моложе себя нынешнего – но девочка рядом с ним может быть только Соней, а значит, прошло не больше десяти лет. Мужчина одобрительно смотрит на тысячи отражений: вот он, будущий мэр города, честный человек и прекрасный отец очаровательной дочки. Соня кривляется и радостно приплясывает; она визжит от восторга – звук доносится до Зайца, будто из-под исполинской подушки. Ее отец слегка хмурится и грозит пальцем: хорошие девочки так себя не ведут. Он смотрит только на отражения, всегда и все время – только на отражения, и это почему-то пугает Зайца настолько, что ему хочется в туалет.
…Толпа отражений исчезает, их сменяет темная внутренность шатра. Пахнет опилками и кошачьей мочой. У дальней стены стоит на руках человек в маске птицы; мэр же совсем рядом – кажется, вот-вот ударится локтем о стекло. Он одобрительно кивает, слушая карлика, потом говорит сам. Заяц почти слышит его, – тихий, но отчетливый звук пробивается сквозь зеркало. Вот они пожимают руки… За спиной у них – стремянка, уходящая под самый купол, где путаются в трапециях и канатах смутные тени. А на ее вершине…
Звук, с которым тело ударяется о песок, слышен так четко, будто и нет никакого зазеркалья.
– Нет! – кричит Рыжий; стекло гудит от удара, и мальчишка падает на песок, зажимая разбитый нос.
Заяц закусывает губу. Одно дело – знать, что Соня в шесть лет разбилась насмерть. Другое дело – видеть это своими глазами.
Будущий мэр корчится над переломанным тельцем; Заяц слышит его рыдания.
– Хорошо, что вы успели пройти через лабиринт, – говорит Тэ-Жэ.
Рыжий протянул руку, и его мокрая пятерня уперлась Зайцу в лицо. Рыжий ревел, как маленький, и Заяц пообещал себе, что никому об этом не скажет: на то и лучшие друзья, чтобы знать и хранить все секреты друг друга. Они пока всего лишь мальчишки, им можно. То ли дело – взрослые, которым приходится таить секреты даже от самих себя.
– Он говорил, что врачи…
Заяц кивнул. Это был самый большой секрет Рыжего, главная тайна мэра: Соня погибла, но врачи из секретной лаборатории смогли вернуть ее. Новость сама по себе не из тех, что понравилась бы жителям города. Но что-то не заладилось. Поэтому Соня никогда не болеет. Поэтому она – дурочка, которая может лишь целыми днями рисовать цветных человечков…