Великий Моурави 6 - страница 2

Внезапно из-за леса мачт показалась великолепная султанская катарга и

пальбой пушек разогнала будничную

суету. Вспыхивали огни, окутывая амбразуры пороховыми облачками. Десятки тяжелых

весел одновременно взлетали вверх

и тотчас ложились на воду, давая кораблю легкий и стремительный ход. Развевалось

зеленое знамя с полумесяцем,

напоминая о могуществе султана, "падишаха вселенной".

На берегу, где белели столбики для корабельных канатов, раздались

предостерегающие выкрики "Ха-а-ба-ар-рда!" и

пронесся дружный свист плетей. Балтаджи, расталкивая пеструю толпу, устремилась

к картлийцам.

По-видимому, желая остаться незамеченным, Клод Жермен, высокий

худощавый иезуит, напоминавший шпагу,

готовую в любой миг нанести меткий удар, - конечно, в спину, - не отводил

взгляда от Саакадзе, и что-то хищное было в его

пергаментном лице: все, все должно служить целям ордена Иисуса! И уже созревал

план, как он доложит посланнику

Франции, графу де Сези, о Непобедимом, который не случайно в предгрозовые дни

получил от султана ферман на въезд в

Стамбул.

Взгляд Папуна, скользнув по странной фигуре иезуита, остановился на

приятном, умном лице сухощавого турка,

едва переступившего рубеж средних лет.

- Что этот стамбулец с искрящимися четками, - шепнул Папуна Ростому, -

рассматривает нас, словно канатоходцев.

Неужели по виду определил наш характер?

Ростом посмотрел на заулыбавшегося турка и тихо ответил:

- Красная феска с черной кистью на его башке - знак ученого, а таких

больше всего следует опасаться. И четки

прыгают в его пальцах, как раскаленные угольки.

- Я тоже сразу заметил, что он слишком любопытен, - отозвался Элизбар.

- Может, следит за нами?

Толпа заволновалась, кое-кто пытался прорваться вперед. Щелкнула плеть.

Осадив скакуна, меченосец султана приложил руку ко лбу и сердцу и

передал Георгию Саакадзе султанский ярлык.

Приложил и Моурави руку ко лбу и сердцу. Оставаясь холодным, он, блеснув знанием

языка османов, почтительно зачитал

милостивое повеление падишаха, не сомневаясь, что об этом тотчас будет передано

Мураду, властелину империи. И еще

знал он, что здесь, как и в Иране, не только люди, но и камни имеют жало. Лесть

в Стамбуле была так же необходима, как

воздух, притворство оценивалось наравне с золотом. И только кровь не стоила

ничего.

В витиеватых выражениях в ярлыке указывалось, что Моурав-беку и всем

прибывшим с ним отведен Мозаичный

дворец вблизи площади Баязида. "Да будет небо Стамбула грузинам надежным шлемом

от непогод, а "сундук щедрот"

"падишаха вселенной" не имеет дна".

Меченосец подал знак, и к Саакадзе подвели аргамака в большом наряде,

лучшего в султанской конюшне.

"Жизнь в замкнутом круге", - подумал Георгий, припомнив квадратный двор

в Давлет-ханэ, а над ним жгучее

исфаханское небо. Тогда он, молодой свитский азнаур, властной рукой покорил коня

эмира. Сейчас ему предстояло обуздать

судьбу и направить по дороге возмездия.

И, словно силясь отогнать воспоминания, Саакадзе вскинул руку и без

стремян вскочил на горячившегося

аргамака, вызвав восторженные возгласы османов, не знающих переходов между

восхищением и ненавистью.

Старый Омар, верный слуга Хорешани, вел под уздцы Джамбаза. Осторожно

перебирая ногами, словно не доверяя

чужой земле, конь удивленно косил глазом на Саакадзе и вдруг заржал, забил

копытами, дернулся вправо, влево и сердито

мотнул головой, что могло означать: "Как! С такой легкостью вскочить на

незнакомого ветреного скакуна и даже не

послать ему, Джамбазу, приветствие?!" Эрасти сочувственно вздохнул. Но

предаваться огорчению было некогда.

Показался кызлар-агаси, начальник евнухов-негров. На плоском лице его,

похожем на стертый кусок угля, блестели

белки глаз, большие мясистые уши слегка оттопырились, ловя слова, как сачки -

бабочек. Роскошь красного одеяния,

отороченного мехом, и золотистые переливы мягкой обуви еще больше подчеркивали

свирепость его облика, а

ослепительно белый колпак напоминал, что он страж целомудрия и постоянства.