Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса - страница 2

. Отсутствие этих условий, как справедливо отмечал наш великий историк, имело решающее влияние на характер российской государственности: “Когда части народонаселения, разбросанные на огромных пространствах, живут особною жизнию, не связаны разделением занятий, когда нет больших городов… когда сообщения затруднительны, сознания общих интересов нет: то раздробленные таким образом части приводятся в связь, стягиваются правительственною центр ал изациею, которая тем сильнее, чем слабее внутренняя связь. Централизация… разумеется, благодетельна и необходима, ибо без нее все бы распалось и разбрелось”[4]. Эти глобальные положения, звучащие почти по-марксистски, в конечном счете вызвали резкую реакцию. Советские официальные издания в 30-х годах XX в. сформулировали весьма жесткое положение о том, что влияние географического фактора на характер и темпы развития народов и государства есть порождение буржуазной науки, то есть в корне неверно. Вероятно, в то время такой идеологический маневр имел какой-то смысл, ибо совпадал с лозунгом: “Нет таких крепостей, которые не могли бы взять большевики”. Стремительная индустриализация страны, быть может, и требовала таких исторических постулатов. Однако, превратившись из временных в постоянные, они, в конце концов, стали первичной основой безудержной корректировки нашей истории “под западную”. Со временем советские люди о нашем климате и вовсе как бы забыли; стали строить здания из стекла, стали проектировать и воздвигать жилые строения с более тонкими стенами и огромными, почти во всю внешнюю стену комнат, окнами, что вызвало завышенный расход энергии в различных ее видах, не говоря уже о затратах на инфраструктуру экономики страны. Вероятно, и виднейшие наши реформаторы не избавились от влияния фигурирующей в наших учебниках отечественной истории концепции, где все шло, как на Западе, только с некоей временной задержкой, а фундаментальным климатическим и природным факторам не уделено никакого внимания. Впрочем, большинство наших реформаторов – специалисты по зарубежной экономике или истории. Ведь дело дошло до того, что при рассмотрении современных проблем сельского хозяйства в упрек нашим аграриям обычно приводят в пример, опираясь на ложные представления о возможностях нашей природно-климатической зоны, практику Финляндии, Швеции и даже Канады, расположенных в совсем иных климатических областях.

Между тем, простой возврат к восстановлению в историографии отечественной истории постулатов С.М. Соловьева сейчас уже недостаточен, ибо это только макроподход, при котором многое оставалось без ответа прежде всего из-за того, что социально-экономическая история России и особенно крестьянства почти не была разработана. Поэтому до сих пор неясен конкретно-исторический и экономический механизм воздействия природно-климатического фактора на жизнь основного производителя – крестьянина, и в конечном счете – на общество и государство. Ведь одного лишь факта, что русский человек жил в непрочных деревянных домах и поэтому легко с ними расставался, “покидал свой дом, свой родной город или село”[5] явно недостаточно для объяснения фундаментальнейшего явления – роста территории Русского государства и постоянного расселения его народа. Нуждается в серьезном анализе и заявленная взаимосвязь “многочисленного народонаселения в обширной и разнообразной стране” и “разделения занятий”, то есть общественного разделения труда. Все это требует пристального внимания к проработке вопросов, касающихся уровня развития материальной культуры крестьянского хозяйства, условий работы “великорусского пахаря” и его производственных возможностей. Наконец, вполне очевидна необходимость более конкретного установления роли климатических ограничений в экономике сельского хозяйства России[6].

В основу настоящей работы легли самые разнообразные исторические источники. Это прежде всего корпус материалов по XVIII столетию (топографические описания, экономические примечания к Генеральному межеванию, так называемые “офицерские описи” монастырских владений, материалы анкетных опросов, периодические издания, посвященные состоянию и развитию сельского хозяйства, материалы ученых путешествий, статистические данные, помещичьи инструкции и многое другое). По более ранним периодам – это актовые материалы XV–XVI вв., писцовые книги и ряд иных источников. Привлекались мною и документы по XIX столетию. Лаконизм и сухость изложения информации в большинстве источников заставляли автора этих строк дорожить каждой фразой, доносящей до нас ушедшую в вечность жизнь наших предков. В работе использован также широкий круг исторической литературы. Ее тематическое разнообразие и большой хронологический разброс затрудняют создание специального раздела по историографии.