Велисарий. Книги 1-5 - страница 6

, но определенно не того, что увидел, даже после предупреждения Михаила. Я, скорее, ожидал единорога… или серафима… или чудесное существо из лазурита, украшенное серебром императорскими кузнецами… или…

— Поистине мимолетное видение, — хмыкнул Михаил.

Рот александрийца захлопнулся. Велисарий с Антониной улыбнулись. Единственным известным пороком епископа была многословность. Возможно, он являлся самым разговорчивым человеком в мире.

Но улыбки вскоре исчезли.

— Что ты увидел, Антоний? — спросил Велисарий.

Епископ отмахнулся от вопроса.

— Я опишу свои видения попозже, Велисарий. Но не сейчас.

Он уставился на свою ладонь. Лежавшая там вещь блестела и сверкала изнутри, причем это внутреннее свечение струилось потоками, за которыми не в состоянии уследить глаз человека.

— Не думаю, что… послание предназначалось для меня. Или для Михаила. Думаю, оно предназначается тебе. Что бы это ни было, Велисарий, — епископ кивнул на вещь, — это знак катастрофы. Но там что-то есть, там, внутри. Оно прячется. Я это чувствовал, и чувства были истинными. Это… замысел , давайте скажем так, который каким-то образом предназначен, чтобы остановить некую катастрофу. А для претворения замысла в жизнь, как мне кажется, требуешься ты.

Велисарий снова осмотрел вещь. На его лице не выразилось никаких чувств. Но его жена, лучше всех знавшая мужа, принялась его уговаривать.

Однако он не слышал ее, поскольку вещь уже лежала у него на руке. Антонина замолчала. Вещь на самом деле была подобна солнцу — как если бы солнце вдруг зашло в комнату и показалось смертным. И они бы после этого остались живы.

Расширяющиеся грани взорвались, не как вулкан — как самое начало создания. Они крутились, раскрываясь, удваиваясь и утраиваясь, а затем снова утраиваясь, и утраиваясь, и утраиваясь вновь — и проносились сквозь лабиринт, которым был разум Велисария.

Замысел стал ярко освещенным пятном, а оно дало граням форму.

Личность кристаллизовалась. Благодаря ей замысел превратился в цель. И если бы это было возможно, то цель прыгала бы и скакала от радости, как молодой олень в лесу.

Но для Велисария не существовало ничего. Ничего, кроме падения в бездну. Ничего, кроме видения будущего, более страшного, чем любой ночной кошмар.

Проклятые «драконовы стрелы» пролетали над головой. Катафракты пригибались, прячась за баррикадой. Лошади, оставленные в арьергарде с молодыми пехотинцами, испуганно ржали, пытаясь вырваться от удерживавших их людей. Теперь, как и предполагал Велисарий, лошади стали совершенно бесполезны. Именно поэтому он заставил всех всадников спешиться и сражаться вместе с пехотинцами — из-за баррикады, выстроенной их же аристократическими руками. Одетые в броню копьеносцы и лучники, которых когда-то боялся весь мир, не только не возмущались, а мгновенно подчинились. Даже благородные катафракты наконец стали мудрее, хотя знание и пришло слишком поздно.

Какой толк от всадников против…

Из-за баррикады полководец увидел первого из железных слонов, медленно приближающегося к его людям по широкой улице Константинополя. За чудищем играли языки пламени — в городе начались пожары. Люди кричали. В эти минуты гибло полумиллионное население великого города.

Сам император, относившийся к индийской народности малва, захватившей власть вначале в Индии, а потом отправившейся завоевывать весь мир, вынес приговор Константинополю. Жрецы Махаведы благословили его. После случившегося в Ранапуре таких приговоров не выносил никто. Все живое в городе следовало уничтожить, вплоть до собак и кошек. Всех, кроме женщин благородного происхождения, которых следовало передать йетайцам для развлечений. Тех, кто останется в живых после йетайцев, — передать раджпутам. В Ранапуре раджпуты холодно отклонили предложение. Но это было много лет назад, когда жители Раджпутаны все еще гордились своим древним происхождением и не желали питаться объедками. Теперь они не откажутся: их давно поставили на место. Немногих женщин, переживших раджпутов, продадут любым грязным представителям неприкасаемых каст — только бы наскребли несколько монет. Купят благородных женщин Константинополя по цене уродливых старух. Правда, немного найдется неприкасаемых, способных позволить себе даже такую покупку. Но сколько-то найдется в этом муравейнике низших каст, которых с каждым годом становится все больше и больше.