Венец Девы - страница 12
Как с давних пор у Веберов повелось, отец, уезжая в командировку, забирал с собой аппетит всего семейства, ну, или большей его части. Белинда и Себастьян сидели в середине стола и вяло ковыряли пищу приборами. Стол перед ними был полон яств. Он, конечно, не ломился от них, но по сравнению с тем, как проходили приемы пищи (если проходили) в семье кухарки, нынешнее застолье Веберов было пиром. При этом кухарка, разнося блюда, не косилась на пищу алчно, хотя с утра ничего не ела, только немного пробовала собственную стряпню и продукты. Она добродушно улыбалась и порхала вокруг стола. Казалось, только одна кухарка в той комнате тогда и была счастлива, другие даже и не пытались сделать вид.
Бесцеремонно бахнула входная дверь - это вернулись старшие. Себастьян вздрогнул, Белинда закатила глаза, Мария вздохнула. Край лица кухарки дернулся, когда мальчики входили в комнату, морщины вокруг ее глаз обострились, улыбка сделалась натянутой. Сперва входил Манфред, потом Ганс - у них так было принято везде, где исход дела заранее ясен. Когда же речь заходила о проверке чего-то нового, тут уж Манфред - делать нечего - уступал Гансу. Любви между ними не было, ни братской, ни дружеской. Только тоска удерживала неразлучную парочку вместе, желание развлекаться, ну и еще соперничество, но оно у них выходило однобоким, потому что Ганс всегда уступал Манфреду право решать, чем они займутся, а Манфред - не дурак - всегда выбирал то, в чем был хорош. У Марии есть два старших брата, так вот они в период, когда были в том же возрасте, что и мальчики сейчас, вели себя точь-в-точь, как Манфред и Ганс, и ничего - переросли детские шалости по итогу! Вот Мария и надеялась, что и эти двое тоже перерастут. Впрочем, пока надежда ее никак не оправдывалась.
Манфред ввалился в обеденную точно так, как ранее ввалился в дом, то есть, не соблюдая ровным счетом никаких приличий. Казалось, что первенец Веберов совершенно не чувствует тонкостей отношений между людьми. В действительности же он, напротив, чувствовал их даже слишком хорошо для своих лет, а потому приспосабливался к ним по-своему. Не то что бы подход Манфреда к общению с людьми был в чем-то особо уникальным, но он, обладая буйным нравом, предпочитал напор там, где другие предпочтут отступление.
- Добрый день, мама, вы как всегда хороши собой! - сказал Манфред, целуя мать в щеку. Сделал он это походя, как нечто обыденное, не подкрепленное эмоционально, как по привычке.
Лицо Марии озарила слабая улыбка, женщина эта при всех своих капризах на лесть не была падкой, уж точно не так сильно, как многие ее ровесницы, но к своему старшенькому питала слабость - прощала Манфреду больше, чем другим своим детям. Она считала, сын у нее растет замечательный, пускай и баловень. Утаивала от Феликса разного рода неприятности, в которые регулярно встревали Манфред и Ганс за время его отсутствия. Мария, может быть, и уведомляла бы Феликса о тех передрягах, будь они с мужем ближе друг к другу. Наконец, и сам Манфред мог не вырасти таким, как вырос, воспитывай его твердая отцовская рука, но вышло, что вышло.
Проходя мимо Себастьяна, Манфред взъерошил его волосы, что тоже было не более чем актом актерской игры. В этот самый миг Себастьян поднял глаза и взглянул на брата. Та же насмешливая, холодная улыбка на лице, те же смеющиеся (не вместе с тобой, но над тобой) глаза, карие, как у матери, горящие. Волосы темные, немного светлее, чем у Марии, но почти такие же пышные, редко когда мужчина может похвастаться подобной шевелюрой. Манфред об этот знает и потому специально отпускает подлиннее. Черты лица Манфреда - тонкие, аристократические. Одна только одежда приземляет его до уровня достатка остальных членов семейства, но и в одежде Манфред умудряется выделяться, одеваясь хоть и без излишеств (которые для многих являются главным критерием в вопросах личных предпочтений), но со вкусом. Садиться Манфред всегда в самом конце стола. Садиться сбоку, но все время норовит придвинуться ближе к центру - будто хочет сам быть во главе стола и семейства.