Венец. Эпизод третий - страница 37

— Ладно. Принимается. Дальше. Госпожа?

— Воздержусь. Мотивы людей порой ставят меня в тупик. Но версию с работой конкурентов я бы проверила. Тем более, что на месте смертей девушек мы не нашли ничего.

— Годро?

— Я за подставу. Она все объясняет. Хорошая версия.

— Ноб?

— Согласен с нашим великомудрым аналитиком. Подстава.

— Кот?

— Слишком сложно. Не верю, сказал бы Станиславский.

Какой еще, к чертям, Станиславский? Знаменитый сыщик из ее мира? Она рассказывала про англичанина Холмса — его метод дедукции меня очень позабавил. А вот Станиславского не упоминала. Надо спросить потом.

— Поясни.

Девушка подалась вперед.

— Это два разных дела, а мы пытаемся их срастить. Смотри. Вся эта ерунда началась четыре месяца назад. И до этого были только убитые девушки, которых все считали самоубийцами. Годрох считает, что им приказали умереть с помощью венца. Для подставы сложновато, не находишь?

— Но Мохов сдал Ангелу пять девушек! — напомнил я ей.

— А убийца мог купить их у Горына, — парировала она. — Немировский же работорговец? Почему бы ему не продать убийце девушек?

Я постарался сохранить на лице серьезное выражение, чтобы никого не обидеть скепсисом. Мозговой штурм же. Любая идея может быть высказана и рассмотрена. Но…Психопат покупает себе жертв у работорговца. Какая чушь! Тогда бы они были знакомы, причем довольно близко. И…

Тут я завис. Натурально — раскрыл рот, да так и замер. В словах Кэйтлин был смысл!

Представим: они знакомы. Убийца и Горын. У первого венец, у второго — отлаженная сеть по похищению людей. Убийца желает девушек определенного типа, которых он сперва использует, а потом выбрасывает, заставив покончить жизнь самоубийством. Горын за немалые деньги это обеспечивает. А так как они знакомы, убийца узнает, что в город приехала Секция, и пытается сработать на опережение. Нанимает отморозков, которые, допустим, знают, что он ведет дела с Горыном (и потому думают, что действуют по поручению преступного лидера Керчи), чтобы те вывели из строя следователя. Поэтому нападение было настолько нешаблонным и… дурацким. Убийца запаниковал!

До того, как я успел сказать, что Кэйтлин молодец и подала вполне здравую версию, раздался звук дверного звонка. Кэйт подскочила и со словами: «Это мой заказ!» — бросилась к двери.

Все еще поглощенный новой версией, я краем уха слышал голоса, даже отдельные слова, в частности: «Подпишите тут», — а потом удивленное, какое-то обиженное даже ойканье девушки. На последний звук сработало чувство опасности, я рванул было в прихожую, но тут появилась Кэйтлин, живая и вполне здоровая.

В левой руке она держала крупный конверт, а указательный палец правой был во рту.

— Палец уколола дурацкой этой его папкой, — пояснила она. — Слушайте, а это, похоже, не мне. Но адрес верный. Только… вряд ли в конверт поместится купальник.

Вот оно что! Девушка, пользуясь тем, что мы находимся на курорте, решила искупаться. Правда, в море сейчас холодновато на мой вкус, но тут дело такое — есть и любители.

— Вряд ли, — с необычайно серьезным лицом проговорила Шар’Амалайя. — Дай-ка мне конверт, девочка.

После ее слов все сразу напряглись. Кэтлин на ватных ногах дошла до эльфки, протянула ей конверт — рука при этом заметно подрагивала. Начальница аккуратно, двумя пальцами, приняла его, положила на стол перед собой и медленно провела ладонью по его поверхности.

— Нет ни магии, ни яда, — сообщила она. — Внутри бумага и клей. Это письмо.

Только тогда я понял, как был напряжен все это время. Да и остальные тоже, вон Кэйтлин даже выдохнула облегченно. Ну а что, таким вот образом, с помощью конверта, можно было всю Секцию спалить. Нанести на лист бумаги активируемое на разрыв бумаги заклинание — и все, соскребай сажу со стен.

Внутри конверта и правда оказалось письмо. Довольно необычное, кто-то потратил время и силы, чтобы не написать текст, а вырезать отдельные слова и даже буквы из какой-то книги и наклеить их на чистый лист бумаги.

«Я знаю, кто убийца. Встречаемся на пирсе после заката. Только Секция, полиция коррумпирована. Я сам к вам подойду».

Такое вот сообщение. Даже не знаю, плакать было или смеяться.