Венецiанская утопленница - страница 4

Губернатор, решивший вначале, что это вся преисподняя явилась по его душу, – воспрянул, отдышался, оттолкнул прочь руки, желавшие ему помочь, и встал сам:

– Ко мне народ идёт… Святое!

Начальник полиции, деликатно отлучившись, вызвал конный отряд жандармов к дому его сиятельства.

– Ваше сиятельство, радость-то какая! – щебетал дирижер, раскачиваясь на полусогнутых ногах перед решёткой ворот. – Герой «Варяга» вернулся в родные пенаты! Чаёк, наш местный, Готтофф, – здесь он икнул неприлично. – В невесте нуждается по причине инвалидности. То есть не ходит он. Не то чтобы под себя, а так просто…

– Дело говори! – подтолкнули его мрачные лица ропотом.

– За такого только святая пойдёт! – пел дирижёр и кончил. – Чем ваша дочь ему не пара?

– Пара! Пара! – толпа имела чётко сформированное мнение по этому поводу.

За спиной губернатора собралась чёрная туча. Она подплыла к самому затылку его сиятельства и тогда материализовалась в человеческую фигуру. Криволап – безликий секретарь, носящий вечный траур, что-то быстро зашептал на ухо своему хозяину.

– Дети мои! – губернатор пустил слезу. – В тяжёлое время вы пришли ко мне. Дочь моя без пяти минут сирота. Наговорили на меня.

Слободские забурчали. Депутаты поспешили укрыться в доме. Начальник полиции несколько раз подряд посмотрел на часы, рассчитывая, какой дорогой – в объезд или через центр – будет двигаться кавалерия.

– А кто нашего отца обидит, то мы такому – в морду!!! – Знакомая уже сотня кулаков взмыла вверх.

Губернатор поднял замаранные перегноем ладони и обратился к следователям и в частности к бывшему учителю, выглядывающему из-за оконных занавесок:

– Вот видите, господа! Или погром, или свадьба…

До самого рассвета под домом губернатора продолжалось народное гулянье.

Депутатов, с утра голодных и на нервах, – накормили, напоили, пригласили на будущую свадьбу, и они, растаяв от признательности, смотрели в рот его сиятельства.

– Устрою дочь за честного человека и тогда весь к вашим услугам, – обещал им губернатор.

А в это время в кабинете его сиятельства Криволап топил камин отчётными бумагами.

Дым, поднимающийся из трубы, шёл, конечно, из кухни, где жарили поросят, рассудили следователи и уснули за столом, сладко посапывая пятачками.

Утром явился с манёвров конный отряд и разогнал шашками перепивших сватов. Заодно и депутатам досталось, якобы случайно.

Солнечные блики на воде в пасмурный день. Это стайка плотвы нервничает перед грозой.

Крыса выглядывает меж гранитных валунов, нюхает воздух и прячется до хороших времён.

Два селезня напали на третьего. В воздухе медленно кружит тополиный и гусиный пух.

Ивы моют свои ветви в сточной воде канала.

Тут же слободские дети прыгают с моста в чёрную непроглядную глубину.

Крик!

Ребёнок исчезает в темноте. Круги расходятся до обоих берегов…

Тишина.

Долго и страшно ничего не происходит, а затем из воды показываются кончики посиневших пальцев… И тут же пацан выпрыгивает из воды весь – отдуваясь полной грудью и счастливо матерясь.

Кучер кряхтит о вреде российских дорог для позвоночника.

– Тише! Нелёгкая! – старый слуга осаживает лошадь, учуявшую свежий овёс в кормушке за версту. – Раньше люди водой путешествовали. Куда река течёт, туда и люди шли. Города по высоким берегам ставили. А у нас…

– Развлекать меня не надо. – Анастасия отвернулась от детей и спрятала глаза за переплётом скучного французского романа.

Купаться вместе с городскими детьми ей не разрешал отец. Дети любят повторять за взрослыми столовые беседы. Поэтому его дочь купалась в одиночестве на Девичьем источнике, куда никто не смел являться. Кроме одной тихой девочки…

Чугунная решётка ворот открывается навстречу экипажу с ворчливым скрипом. Сторож кланяется в пояс, ломая спину.

Дом возвышается над городом большой черепахой, усеянной, как наростами, фигурами химер. Он велик, как Тадж-Махал, но если там почивает принцесса, то под особняком губернатора могут только гнить кости болотной ведьмы.

Путь к дому выложен чёрным мрамором. Крупные капли дождя разбиваются об него насмерть.

Окна вылизаны лакеями до блеска и теперь пялятся барышне в вырез платья.