Гоббо. Святые угодники! Трудно будет попасть на настоящую дорогу. Вы не можете сказать мне, что некий Ланчелот, что у него живет, живет у него или нет?
Ланчелот. Вы говорите о молодом синьоре Ланчелоте? (В сторону.) Вот погодите, какую я сейчас историю разведу. (Старику.) Вы говорите о молодом синьоре Ланчелоте?
Гоббо. Какой там синьор, ваша милость; сын бедного человека… Отец его – хоть это я сам говорю – честный, но очень бедный человек, – хотя, благодаря бога, здоровый.
Ланчелот. Ну, кто бы там ни был его отец, мы говорим о молодом синьоре Ланчелоте.
Гоббо. О знакомом вашей милости – просто Ланчелоте, сударь.
Ланчелот. Но прошу вас, старик, эрго[10], я умоляю вас; эрго, вы говорите о молодом синьоре Ланчелоте?
Гоббо. О Ланчелоте, с позволения вашей милости.
Ланчелот. Эрго, о синьоре Ланчелоте. Не говорите о синьоре Ланчелоте, батюшка мой, ибо этот молодой синьор (согласно воле судеб и рока и всяких таких ученых вещей, вроде трех сестер Парок и прочих отраслей науки) действительно скончался, или, если можно выразиться проще, отошел в лучший мир.
Гоббо. Господи упаси! Да ведь мальчуган был истинным посохом моей старости, истинной моей подпорой!
Ланчелот. Неужто ж я похож на палку или на балку, на посох или на подпорку? Вы меня не узнаете, батюшка?
Конец ознакомительного фрагмента.