Венера из меди - страница 21

Так как она могла заявить, что я уклоняюсь от работы, я описал ей весь свой день, все что случилось, всякие роскошества в доме и тому подобное. Когда я перешел к рассказу о Гортензии Атилии, что была похожа на экзотический фрукт, Елена мрачно предположила, на какой:

– Вифинский53 чернослив!

– Не столь сморщена!

– Она с тобой беседовала о деле?

– Нет, то была Поллия, тоже лакомый кусочек.

– Как ты с ними всеми управляешься?

– Легкое дело для знатока!

Она нахмурилась и мне пришлось уступить.

– Ты же знаешь, что мне можешь верить! – поклялся я неискренне ухмыляясь. Мне нравилось заставлять своих женщин гадать, особенно, когда мне нечего было скрывать.

– Я знаю, что могу тебе доверить поухаживать за кем-то, одетым в пару легкомысленных сандалий и нитку безвкусных бус!

Я коснулся ее щеки пальцем:

– Ешь свой липкий пирог, птичка.

Елена не купилась на комплимент и глянула на меня, словно я был какой-то бездельник с Форума, что на ступенях храма Кастора пытается задрать ей юбку. Я решил сменить тему:

– Ты подумала о моем вчерашнем предложении?

– Я думала об этом.

– Думала, чтоб перебраться?

– Наверное.

– А звучит словно: "Возможно, нет".

– Я сказала именно то, что сказала!

– Значит ты думала, что это подразумевал я?

Она внезапно улыбнулась мне с любовью:

– Нет, Марк!

Я почувствовал что мое выражение лица изменилось. Когда Елена Юстина так улыбается, я боюсь, что могу зайти слишком далеко…

По счастью ее отец решил присоединиться к нам именно в этот момент. Неуклюжая фигура с копной прямых непричесанных волос, он вышел подышать свежим воздухом с самым невинным видом - но я по опыту знал, что это совсем не так, я обнаружил себя сидящим выпрямившись. Камилл с облегчением сбросил тогу и раб подобрал ее. Был девятый день месяца и Сенат заседал. Он коснулся текущих дел, обычных пустяковых споров; он был вежлив, но поглядывал на открытую корзинку с пирожными. Я оставил мысль сохранить пирог как подарок моей сестре, и мы пустили корзинку по кругу. Я был не против еще раз посетить Минния в другой день, и купить что-нибудь для Майи.

Когда корзинка опустела, Елена попыталась придумать, как ее использовать: она хотела наполнить ее кампанийскими фиалками в подарок моей матери.

– Это должно ей понравиться, - сказал я. – Все, что стоит в доме, и не приносит никакой пользы, а лишь служит вместилищем всякой ерунды — напоминает ей о моем отце…

– И кое о ком еще!

Я повернулся к сенатору:

– Мне нравится девушка, которая говорит, что думает. Твоя дочь всегда была такой сварливой?

– Мы воспитали ее, - ответил он жуя, - кротким домашним сокровищем. Как ты можешь сам убедиться.

Он был симпатичным человеком, не чуждым иронии. У него было два сына (оба служили послами), и если бы Елена была менее эмансипированным созданием, она бы стала его любимицей. Во всяком случае он относился к ней с осторожностью, но я подозревал, что он относился к ней более заботливо, хотя бы потому, что он никогда не присылал по мою душу бандитов; любой, кто любил бы его дочь столь же сильно как я, заставлял его быть более терпимым.

– Над чем сейчас работаешь, Фалько?

Я рассказал о деле вольноотпущенников Гортензиев:

– Это обычная история богатых и хладнокровных, отражающих приступ авантюриста, желающего породниться с ними. Что делает историю еще более пикантной, так это то, что они сами являются нуворишами. Я возьму с них плату, сенатор, но я должен сказать, что нахожу их снобизм невыносимым.

– Это Рим, Марк! – Камилл улыбнулся. – Не забывай, рабы из богатых домов считают себя стоящими выше даже свободнорожденных бедняков.

– В том числе и тебя! – усмехнулась Елена. Я знал, она подразумевает то, что Сабина Поллия и Гортензия Атилия считают ниже своего достоинства связываться со мной. Я пристально посмотрел на нее через полузакрытые веки, пытаясь вызвать у нее волнение. И, как всегда, потерпел неудачу.

– И вот еще, что я нахожу интересным, – обратился я к сенатору. – Эти люди, вероятно, признали бы, что поднялись практически из ничего. Человек, который ими владел, был полировщик мрамора. Это просто квалифицированный ремесленник, а сдельные ставки таковы, что на них и улитка едва проживет. Теперь же показная роскошь особняка его вольноотпущенников демонстрирует, что их богатство больше, чем у тех, кто может занят консульскую должность по праву рождения. Так что, это тоже Рим!