Венок раскаяния - страница 29

Евсеенкову предъявили обвинение в хищении пшеницы и ячменя, незаконном обмене одной училищной машины на другую. Дело тянули, срок следствия продлевали. А когда все развалилось, дело прекратили, но чтобы не срамиться — по ст. 6 УПК РСФСР. Не статья, а палочка-выручалочка «изменение обстановки». То есть Евсеенков — преступник, но общественную опасность потерял. Сколько об этом писано-переписано: прокуратура сама себя так удачно спасает. Но тут, надо же, Евсеенков решительно воспротивился. Виноват — судите, нет — прекращайте «за отсутствием состава преступления». Дело возвращают на доследование другому следователю. Вновь прекращают по ст. 6, Евсеенков вновь не согласен. Он борется за личную честь, но и у тех, опытных юристов, своя честь мундира. Дело вели четыре следователя, один только Стародубцев прекращал дело трижды.

Минуло четыре года борьбы, когда за него взялся новый следователь А. Булгаков. Так и хочется сказать: Толя Булгаков. Юноша с большими красивыми глазами, выглядит мальчиком. 26 лет, недавно закончил Харьковский юридический.

К этому времени Евсеенков уже стал инвалидом — сердце.

Новый следователь запретил выписывать Евсеенкову больничные листы.

Л. Гнездилова, участковая медсестра, ударник коммунистического труда: «Врача Карпенко, который лечил Евсеенкова, несколько раз вызывали в прокуратуру. За один только май раз десять. Булгаков и сам приходил историю болезни проверять. Смотрю — ребенок, лупатый, черненький. А Василия Ивановича жалко было, я ему сказала: не ходите сейчас, врачи боятся, а лекарства я сама дам».

В истории болезни сохранились следы. Вот резолюция главного врача поликлиники: «б/л по состоянию здоровья выдан необоснованно». Евсеенков поехал в Курск, там врачи подтвердили: состояние здоровья внушает опасение.

Евсеенков: «У меня нагрузка в училище небольшая, но расписание составили так, чтобы я был занят каждый день, хотя бы по часу-два. Чтобы в Москву не съездил… Я отправил телеграмму в ЦК КПСС, и через несколько минут к воротам подъехала милицейская машина».

Милиционеры были молодые. «Ребята, не ведите вы меня по городу, не срамите, я сейчас сам приду».

— У вас что, в Москве родственники? — спросил как-то Булгаков простодушно, и Евсеенков понял, что и междугородные телефонные разговоры его тоже известны.

Я все думаю, как сумели в глухом крошечном городке освоить все способы оцепления? Это же целая наука.

«Дело», однако, не двигалось. Булгаков изыскивал новые обвинения. Евсеенкову привозили домой ворованную картошку. Не подтвердилось. Использовал учеников при строительстве личного дома. Опять мимо. Наконец, Евсеенков еще в колхозе задавил насмерть ребенка. Проверили — ерунда.

И. Исаев, бывший руководитель оркестра в училище: «Следователь меня на очную ставку с Евсеенковым приг­ласил. Говорил Василию Ивановичу, если не признаешь эту статью, другую найду».

— Разговаривал на «ты»?

— Да, на «ты».

Евсеенков: «От настроения зависело. Иногда на «ты», но примирительно: «Слушай, давай по-хорошему».

А. Исаев: «Булгаков все никак не давал ему познако­миться с какими-то бумагами (очередное постановление об отмене постановления о прекращении уголовного дела. — Авт.). Тогда Василий Иванович вышел и вернулся с районным прокурором. Тот пожал плечами и так недружелюбно: «Ну что тут у вас? Ну дай ты ему, раз просит». И ушел. Булгаков двумя руками бумаги держит: «Читай, на, в моих руках». «Но мне нужно выписать», — и попросил лист бумаги. Булгаков на окно кивнул: «Вон — киоск, видишь?» Василий Иванович побрел, купил школьную тетрадь».

За все время испытаний Василий Иванович только один раз не сдержался, когда дело уже было передано в суд, он обратился к Булгакову на «ты».

— У тебя мать тоже — крестьянка? — спросил он устало.

— Да, а что?

— Если бы знала она, когда рожала, что ты потом будешь делать, она бы тебя в коленях задушила.

Колхозники, узнавшие о беде своего председателя, написали письмо: «Мы твердо верим, что это чья-то ошибка. За все 13 лет жизни в Шуклино он не допустил ни одного нечестного или несправедливого поступка. Его самого никто ни разу не видел нетрезвым, не в деле. Очень просим внимательно разобраться в его судьбе, он для нас дорогой человек». Подписей — несколько страниц.