Вера - страница 2
— Да чего ты! — закричал опять моторист. — Любит, не любит! Заладил. А ты-то вот любишь людей? Человека перевоспитывать надо!
Толя повысил голос:
— Он и футбольную команду для того создавал, чтобы самому прославиться!
— Врешь! — крикнул Валька и впервые поднял голову, но сразу же опустил ее снова.
— Ефремову давно наплевать на нашу фабрику, на наши заботы. Ему скучно и на работе и в комсомоле. Он уволился с работы, пора уволить его из комсомола!
Толя покачнулся и сел, все не спуская глаз с Вальки, точно держал его на мушке.
Теперь, после собрания, Федя сидел один и думал о том, как трудно все-таки быть секретарем и как хорошо было бы уйти на свою прежнюю работу в ремонтную мастерскую.
В комнате комитета стоял сплошной дым, здесь курили с утра до ночи, и все вещи, даже герань в углу, на тумбочке, пропитались дымом.
За окном, в домиках слободки, вспыхивали оранжевые огни, сгущая глухую синеву неба.
Феде больше всего на свете вдруг захотелось сейчас улечься на клеенчатый просиженный диван и уснуть под ритмичный родной гул станков. Но спать было некогда, следовало продумать план на завтра. Завтра надо было совместить три встречных общественных мероприятия: отправить в велопробег пятерых комсомольцев, причем один не имел велосипеда; провести воскресник на строительстве спорткомбината и встретить приезжающих на фабрику гостей — моряков с танкера «Саратов».
Федя встал, закурил, сказал себе, что это последняя папироса на сегодня, и стал соображать, как лучше совместить три встречных мероприятия.
В это время дверь чуть приоткрылась, и девичий голос спросил.
— Можно?
— Да.
Из-за двери послышался приглушенный спор.
— Пойдем, он один.
— Не пойду.
— Я говорю, никого...
— Да нет, иди ты, расскажи сама, — упрашивал тоненький, почти плачущий голос.
Федя подошел к двери и распахнул ее: в коридоре горел свет, и он узнал девушек. Прижавшись спиной к стене, со страхом глядела на него Вера.
Она училась вместе с Федей в школе, всегда была очень молчаливой. Руки она постоянно держала сцепленными перед грудью, так и на уроке отвечала. Была она высокая ростом, лицо круглое, всегда печальное.
Вторая, смуглая, курчавая, с острым цыганским лицом, была мало знакома Феде.
До того, как Федя раскрыл дверь, смуглая девушка, видимо, тянула Веру за руку. А как только появился Федя, она сунула голые загорелые руки в карманы сарафана и, притопывая ногой, зло смотрела на него, требуя своим взглядом: «Немедленно помогите, дело очень плохо!».
По растерянному, заплаканному лицу Веры и взволнованности смуглой девушки Федя сразу понял, что дело серьезное и «личного» характера, и поэтому заговорил просто, решительно и поприветливее:
— Заходите, заходите... Сюда всегда можно, в любое время, как в больницу.
Смуглая девушка взяла Веру под руку и повела ее было к двери, но Вера вдруг сказала властно:
— Ты не ходи, Лиля!
Лиля опять, скосив глаза, выразительно посмотрела на Федю и отступила.
Вера села на диван, Федя закурил еще одну «последнюю» папиросу и сказал:
— А вроде и не изменилась ты совсем, Вера. Какая была... тонкого сложения... и нисколько не поправилась что-то. И лицо, главное, такое же...
Говоря это, Федя прикидывал, что могло случиться с этой замкнутой, тихой Верой.
Он подошел к окну и раскрыл форточку. В комнату потек холодный воздух и ворвался отчаянный мальчишеский выкрик с улицы:
— Тумба, падай, ты убитый! Падай, Тумба!
Федя прикрыл форточку и попросил:
— Рассказывай, Вера.
— Он уезжает! — сказала Вера и заплакала.
— Кто?
— Ефремов! Валька! Уезжает! Он уедет завтра!
Вера согнулась, закрылась руками и повернулась в угол дивана. Чувствовалось, что ей так тяжело, что, не будь в комнате Феди, она закричала бы от горя.
— Значит, уезжает Валька! — сказал Федя горько и сел на диван рядом с Верой. — Он не должен уезжать!
— А он уезжает, уезжает в Сибирь! — с отчаянием воскликнула Вера. — Он уже билет купил. И уеде-ет!
— Так… А ты почему плачешь? Что у вас с ним? Давно вы с ним?
— Пять лет!
— Пять? Тебе же девятнадцать лет!
— Ну и что же! С седьмого класса!
— А далеко у вас дело зашло?
Вера, плача, кивнула головой.