Вера Хоружая - страница 3
На улице показалась колонна солдат в незнакомой серо-зеленой форме. За спиной Веры раздался приглушенный голос учителя:
— Немцы…
Оглянувшись, Вера увидела его бледное лицо.
Потом она снова смотрела на пришельцев. Оркестр играл оглушительно. Вере казалось, что кто-то бьет её по голове: «На тебе, па тебе, на тебе!»
Не глядя на подруг, она чувствовала, что они переживают то же, что и она. Большое недетское горе захлестнуло Веру. Она впилась пальцами в подоконник, потом, не выдержав нахлынувших чувств, рванулась от окна, повалилась на парту и заплакала навзрыд…
Осенью в мужской гимназии умер один ученик. Подчиняясь оккупационным порядкам, директор гимназии разрешил участвовать в похоронах только его одноклассникам, чтобы похороны не выглядели демонстрацией.
В мужскую гимназию пришла Вера:
— Наша гимназия поддержит вас. Приготовьте красное знамя!
Услышав об этом, директор запротестовал:
— Ни в коем случае! Представляете, что произойдет?
— А вы предупредите военные власти, что мы хороним товарища, — возразила Вера. — Знамя будет с траурной каймой.
На похороны вышло около шестисот гимназистов. Впереди всех Вера. Над колонной реяло красное знамя с черной лентой. Жители Мозыря высыпали на улицу. Это была открытая демонстрация революционной молодежи, не побоявшейся оккупантов.
Но тем было уже не до гимназистов: в самой Германии свергли кайзера Вильгельма.
Закончились Верины школьные годы. Хотелось учиться дальше, в университете, но время сложное, трудное — не до учебы.
В марте 1920 года Мозырь захватили войска белополяков.
Вчерашней гимназистке пришлось идти батрачить к мельнику в деревню Рогали. Вера уже неплохо разбиралась в обстановке и разъясняла сельским парням и девушкам, кто их друзья и кто классовые враги. Не боялась, что за такие разговоры ее могут расстрелять.
Как только Мозырь был освобожден в июне 1920 года войсками Красной Армии, Вера получила место учительницы в сельской школе.
ЧЕСТЬ СМОЛОДУ
Став учительницей, Вера включилась в общественную жизнь: выступала на собраниях, учительских конференциях, решительно отстаивала позиции большевиков. Такой и запомнил ее заведующий уездным отделом народного образования Людовой.
Вернувшись из деревни в Мозырь, Вера пошла в уком партии.
— Хочу стать коммунисткой, — сказала она секретарю укома, человеку огромного роста, медлительному и, как казалось Вере тогда, чрезвычайно флегматичному.
Он посмотрел на нее с улыбкой сверху вниз и спросил:
— Сколько тебе лет?
— Семнадцать.
— В партию рановато. Поработай сначала в комсомоле, там тебе сподручнее.
У кого взять рекомендацию? Ведь она из семьи служащего — требуется рекомендация коммунистов. Пришлось просить Людового. Тот покрутил головой, сказал:
— По правде говоря, я знаю тебя маловато. Ведь речь идет о рекомендации, хотя выступала ты на учительских конференциях всегда правильно, хорошо. Знаешь, городу опять угрожает опасность?
— Знаю, — спокойно ответила Вера.
— Представляешь, что ждет тебя, если попадешься белобандитам?
— Хорошо знаю и не боюсь.
— Вот это похвально, — одобрил Людовой. — Значит, не с корыстными целями стремишься вступить в комсомол, — и дал ей рекомендацию.
Вера поспешила в уком комсомола. Там было шумно, суетливо. Готовились к эвакуации. Секретарь комитета взял Верину анкету, внимательно прочитал ее и удивленно поднял глаза на девушку:
— В такое время в комсомол?
Больше всего его удивило, что заявление подает учительница, вышедшая из семьи служащего. Тогда интеллигенции в Мозырской комсомольской организации почти не было.
— Я хочу быть вместе с вами, — настойчиво сказала Вера.
— Слышишь, как гремят орудия?
— Ну и что же?
— Пойми, мне некогда заниматься приемом в комсомол. Прогоним беляков, вернемся к этому вопросу. Кстати, ты здесь останешься или эвакуируешься?
— Я буду с вами! — не задумываясь, ответила Вера.
Через два дня вместе с мозырскими комсомольцами она выехала в Гомель.
В день эвакуации секретарь комитета комсомола спросил:
— Кто согласится выполнить самое опасное и самое ответственное дело — везти комсомольское знамя и документы комитета?
— Я! — первая отозвалась Вера.