Вера Хоружая - страница 30
Дзержинский уступил ее настоянию:
— Хорошо, езжайте.
Роману Вольф направили в Западную Белоруссию, где еще полыхал огонь партизанской борьбы. Там она возглавляла Вильненский, Белостокский, Брестский окружные комитеты партии. В Бресте ее и арестовали. Вместе с Верой одновременно она проходила по «процессу тридцати одного». Опытная, политически образованная коммунистка, «Елена» оказывала огромное влияние на Веру. Все ее советы Вера принимала как обязательные.
Об одном жалела Вера: «Елена» была несколько замкнута, и не всегда ее можно было вызвать на обстоятельный разговор. Особенно не любила она делиться воспоминаниями. А сколько интересного знала!
…Судья спросил «Елену»:
— Что обвиняемая просит?
— Я ничего не прошу, — решительно заявила она. — Я требую прекратить клевету на коммунистическую партию, единственную защитницу трудового народа!
— Я лишаю вас слова! — закричал судья.
— Затыкая мне рот, вы не скроете правды. Весь мир теперь увидит, что коммунисты не террористы и диверсанты, а политическая партия рабочих и крестьян!
Полицейские уже приближались к ней, а она продолжала:
— Наша партия рождена самим народом, и вам ее не убить, как не убить народ!
Романе Вольф затыкали рот, а она под одобрительный гул подсудимых продолжала призывать к революционной борьбе.
Дошла очередь до Николая Орехво. Он начал говорить. В зале царила настороженная тишина. Подсудимый рассказал, как дефензива засылает в компартию провокаторов, и, чтобы оградить себя от них, коммунисты иногда в порядке самозащиты вынуждены уничтожать предателей. Так, в частности, было с Гуриным[13].
Судья прервал Николая Орехво и пригрозил ему удалением из зала. А он стал излагать политику партии по национальному и крестьянскому вопросам.
— Удалить из зала! — приказал судья.
Полицейские схватили Орехво под руки и потащили его к выходу. Тогда подсудимые женщины по команде Веры сомкнулись с мужчинами в проходе, образовав плотную пробку. Полицейские толкали Орехво вперед, а Вера, Люба и другие уцепились за него и тянули к себе с криками:
— Не пустим! Руки прочь, полицейские собаки!
Пиджак на Орехво начал трещать. Отлетел рукав, на спине расползался шов, полетели пуговицы.
— Не пустим! Прочь!
Наставив на него штыки, полицейские все же вывели Николая Орехво из зала. Вера вскочила на скамейку и крикнула:
— Товарищи, мы должны протестовать против насилия! Предлагаю всем выйти отсюда!
Неслыханный в стенах суда бунт! Судья позеленел, с прокурором чуть не случился удар. Полицейские заняли позиции у окон: как бы арестованные не бросились бежать. Прокурор начал шептаться с судьей. После минутного замешательства, когда все подсудимые уже встали со своих мест, судья объявил:
— Кто солидарен с крикунами, пусть выйдет. Остальные пусть останутся.
Этот хитрый маневр был рассчитан на то, чтобы оторвать руководящее ядро заключенных от основной массы, изолировать его и судить особенно строго, а сам этот факт использовать для пропаганды: дескать, коммунисты не пользуются поддержкой у народа.
Но маневр не удался. Начался общий крик, сумятица. Подсудимых окружила огромная толпа. К ней примкнули даже те, кто вначале было заколебался.
Процедура заключительного слова закончилась, и наступил длительный перерыв в судебных заседаниях. Подсудимые сидели в тюрьме и ждали. Почти каждый знал, что его ожидает в ближайшем будущем. Лишь немногим, уже отсидевшим по полтора — два года, предстояло вскоре выйти на волю. Большинству уготовано было длительное и строгое тюремное заключение.
В конце мая в последний раз всех повезли в здание суда. Читали приговор.
Вера Хоружая, Романа Вольф получили по восемь лет строгого тюремного заключения, Любовь Ковенская — семь лет. Такой же приговор был вынесен и многим другим революционерам.
Слушали его стоя, в мертвой тишине. Все сосредоточены.
Не только заключенные, но и полицейские чувствовали исключительную напряженность момента. Зал охранял удвоенный конвой. У полицейских ремешки фуражек под подбородком, они в боевой готовности.
Произнесена последняя фамилия заключенного. Тишину прорезал возглас:
— Долой фашистское правительство!