Вергилий - страница 42

и сам признавал впоследствии, что, боясь, как бы войско его не было распущено и он не остался в одиночестве, он вовремя использовал в своих целях властолюбие Цицерона и склонил его искать консульства, обещая своё содействие и поддержку на выборах. Эти посулы соблазнили и разожгли Цицерона, и он, старик, дал провести себя мальчишке — просил за него народ, расположил в его пользу сенаторов»[259].

Тем не менее сенат яростно сопротивлялся, поскольку в силу юного возраста Октавиан никак не мог претендовать на высшую государственную должность. Тогда в Рим прибыли центурионы Октавиана и в грубой форме потребовали от сената консульской должности для него. Поскольку испуганные сенаторы тянули время и медлили с ответом, «центурион Корнелий, глава посольства, откинув плащ и показав на рукоять меча, сказал в глаза сенаторам: «Вот кто сделает его консулом, если не сделаете вы!»»[260]. Однако даже после такой демонстрации силы сенат ответил решительным отказом. Тогда легионеры потребовали, чтобы Октавиан повёл их на Рим. В городе началась паника, сенат спешно объявил набор в армию, и ему даже удалось вызвать несколько легионов из Африки, которые, впрочем, сразу же перешли на сторону Октавиана[261].

Без всякого сопротивления Октавиан вступил в Рим. 19 августа 43 года, в возрасте двадцати лет, он и его родственник Квинт Педий были провозглашены консулами. Кроме того, был утверждён закон об усыновлении Октавиана Юлием Цезарем, и юный консул уже официально стал именовать себя Гаем Юлием Цезарем Октавианом. Против убийц Цезаря начались судебные процессы, все они были объявлены вне закона. После этого Октавиан решил, наконец, примириться с Антонием и со своими легионами покинул Рим[262].

Поздней осенью 43 года Антоний, Октавиан и Лепид встретились близ Бононии, на маленьком островке посреди реки Лавиния и на виду у войск совещались три дня подряд. В итоге был сформирован «второй триумвират»: комиссия трёх мужей «для устройства и приведения в порядок государства»[263]. Соглашение триумвиров было утверждено сенатом и стало законом 27 ноября 43 года. По нему триумвиры на пять лет получали неограниченную власть над Римским государством с правом издавать любые законы. Октавиан сложил свои консульские полномочия, дабы не выделяться среди триумвиров. Все провинции они поделили между собой: Октавиан получил Африку, Нумидию, Сардинию и Сицилию, Антонию отошла Цизальпинская и Трансальпийская Галлия, Лепиду — вся Испания и Нарбонская Галлия. Антоний и Октавиан должны были вести войну против Брута и Кассия, а Лепид оставался управлять Римом и Италией. Кроме того, Октавиан в знак примирения и установления родственных связей женился на падчерице Антония Клодии. Для того чтобы наделить своих ветеранов земельными участками, триумвиры постановили отобрать землю у жителей восемнадцати крупнейших италийских городов[264].

Триумвиры решили также избавиться от всех своих политических противников. С этой целью были составлены проскрипционные списки, в которые включили около трёхсот сенаторов (в том числе престарелого Цицерона) и свыше двух тысяч всадников, подлежащих уничтожению. За голову каждого проскрибированного триумвиры обещали щедрую награду: для свободного — деньги, для раба — деньги, свободу и гражданские права. Поскольку триумвиры нуждались в денежных средствах, всё имущество проскрибированных конфисковывалось в их пользу. Поэтому в списки попали не только их непосредственные враги, но и просто богатые люди[265].

После обнародования проскрипционных списков по всей Италии началась настоящая охота за людьми. По свидетельству историка Аппиана, «отсекали головы, чтобы их можно было представить для получения награды, происходили позорные попытки к бегству, переодевания из прежних пышных одежд в непристойные. Одни спускались в колодцы, другие — в клоаки для стока нечистот, третьи — в полные копоти дымовые трубы под кровлею; некоторые сидели в глубочайшем молчании под сваленными в кучу черепицами крыши. Боялись не меньше, чем убийц, одни — жён и детей, враждебно к ним настроенных, другие — вольноотпущенников и рабов, третьи — своих должников или соседей, жаждущих получить поместья. Прорвалось наружу вдруг всё то, что до тех пор таилось внутри; произошла противоестественная перемена с сенаторами, консулами, преторами, трибунами, кандидатами на все эти магистратуры или состоявшими в этих должностях; теперь они бросались к ногам своих рабов с рыданьями, называли слугу спасителем и господином. Печальнее всего было, когда и такие унижения не вызывали сострадания»