«Веритэ»-драма - страница 18

— Я ухожу от тебя.

Он вскочил, и, одним прыжком перемахнув через стол, оказался рядом со мной.

— Нет! Ты не сделаешь этого, ты не можешь этого сделать.

Я чувствовала, что разрываюсь на части. Я любила его. Но лгать ему и себе просто не могла. Как я была бы счастлива объяснить ему все, что происходило со мной сейчас. Но это было бесполезно — он бы просто не понял.

— Теперь все ясно. У тебя просто что-то было с ним.

Я горестно покачала головой.

— Ты ошибаешься, не было. Наверное, могло бы быть, но я оставалась верна тебе, и он уважал это мое право.

— Да что ты говоришь? — Джонатан терял контроль над собой, он почти сорвался на крик. — Ты вмешиваешься в мои дела, чтобы не обидеть его в ущерб моей прибыли, ты называешь его прекрасным человеком! И вот теперь собираешься уйти от меня. Ты думаешь, я поверю, что ты не уходишь к нему?

— Да, думаю, что поверишь. Надеюсь, потому что это правда.

— Ты лжешь! — Он стиснул зубы.

Паника обожгла меня ледяной волной. Он хочет ударить меня! Я отступила назад, чувствуя себя беспомощной, как тогда, в восемь лет.

Я увидела, как распрямилась, готовая к пощечине, его ладонь.

— Как ты смеешь мне лгать?! Ты должна сознаться, что у вас с ним было! Тебе придется сознаться!

— Нет, Джонатан, — я попятилась еще, но уперлась в стол. Громадный, тяжелый, он преградил мне путь к отступлению.

— Я клянусь тебе, ничего не было!

Стиснутая, как в тюрьме, на задворках моего сознания, вскрикнула Нуар. Лицо Джонатана исчезло, вместо него я увидела лицо любовника моей матери. Рука метнулась вперед. Аллегра откинула голову. И мои пальцы сомкнулись на подставке скульптуры Кейна.

Нуар продолжала кричать, отчаянно борясь с действием таблеток. Всего этого не должно быть в пьесе, не может быть. Пусть Аллегра сейчас уронит скульптуру, пусть он ударит ее один раз, если другой разрыв с ним невозможен, все, что угодно, только не это! Но передо мной стояло другое лицо, и след другой руки горел на щеке. Нуар Делакур должна была взять контроль на себя, но в этот миг ее воспоминания и воспоминания Аллегры слились. Я взмахнула скульптурой.

Острые крылья «Фурии», как дюжина ножей, рассекли его лицо. Хлынула кровь, и где-то за стенами кабинета мне вдруг послышался многоголосый вздох восторга и ужаса. Вскрикнув, Джонатан кинулся на меня. Я снова взмахнула скульптурой и, как в полусне, увидела, что стальное крыло перечеркнуло его горло.

Уже когда он упал, я поняла, что произошло и, отбросив «Фурию», опустилась возле него на колени, тщетно стараясь руками остановить кровотечение.

— Джонатан, Джонатан, зачем ты ударил меня? Я же не хотела, я же любила тебя, зачем ты, Джонатан?

И в этот момент Нуар, парализованная тупым ужасом, вдруг поняла, что пьеса не могла окончиться иначе. Именно так все и было задумано. Не драматургом, конечно, нет, — режиссером Брайаном Элизаром. И лишь из-за ревнивого любовника своей матери я и получила эту роль. В отношении меня Брайан мог быть уверен, что я не смогу сдержать эмоций и поступков героини. Я стала просто орудием мщения в его руках. Глуповатому и безалаберному, но ни в чем не повинному Томми. Брайан рассчитал все. Даже скульптуру, которой Кейн так кстати дал имя безжалостной античной мстительницы.

— Господи, что с нами? — закричала Аллегра. — Я встретила человечность в инопланетянине и звериную жестокость в человеке, которого любила. И сама, сама стала зверем, стоило только испугаться. Что же с нами, Господи? — Я посмотрела на свои руки, испачканные кровью. — Так кто из нас человек, кто инопланетянин, кто чудовище? — Я упала на пол рядом с ним.

Отделенная стеной, взревела толпа. Этот звук окончательно вернул меня к реальности. Передо мной в луже крови лежал бездыханный Томми Себастьян. Зал продолжал бесноваться, и я вдруг поняла, что это крик восторга. Что именно этого-то они и ждали всегда, с момента возникновения «веритэ», со времени римских гладиаторов.

Свет погас, стена стала непроницаемо серой, и у меня мелькнула нелепая мысль, что сейчас надо выходить на поклон. Кто-то поднял меня за плечи и потащил в кулисы. Я с трудом подняла голову и увидела Майлса. Он был все еще в гриме и набедренной повязке.