Вернейские грачи - страница 31

Рядом с Тэдом стоял священник из соседнего купе. И когда только он успел подкрасться? Тэд заметил его еще на вокзале в Париже.

Тощее, миниатюрное тельце, к которому точно по ошибке приклеена голова другого человека — властного, цепкого, жизнелюбивого. Глаза умные, видящие каждого насквозь.

— Да, сэр, — смущенно пробормотал Тэд.

— Американец, как видно? — продолжал его собеседник, близко наклонившись к мальчику.

— Да, сэр.

— Американцы — наши друзья, — немедленно провозгласил священник. — Значит, вы и ваши товарищи едете в наш город? По делу или просто путешествовать?

— Навестить кое-кого, — с трудом подобрал нужные слова Тэд.

— Навестить? — улыбка сбежала с лица священника. — Вы, значит, к грачам едете?

— Как? К грачам?! — Тэд наморщил лоб. — Простите, сэр, я… я не понимаю, о чем вы говорите.

Лицо священника прояснилось.

— Так, стало быть, вы ничего не знаете о грачах? Очень хорошо, сын мой. С ними не стоит знаться порядочным юношам. — Он посмотрел на Тэда. — Буду рад, если и вы и ваши товарищи заглянете ко мне. Я здешний старожил, могу показать вам много любопытного. Спросите близ церкви святого Франциска, где живет кюре Дюшен, вам всякий укажет…

Тэд молча поклонился. Что ж все-таки означает это слово — «грачи»? В школе, помнится, так называли птиц. Но тогда при чем здесь дурные знакомства? Или он опять чего-нибудь не понял? Нет, необходимо хорошенько взяться за французский…

Тэд не успел додумать: поезд подходил к платформе маленького, облитого солнцем вокзала.

— Сливы! Первые сливы!

— Свежая ветчина!

— Пироги со сливами! Круглые пироги!

— Горячие сдобные мадлены!

Продавцы в фартуках мягко катили перед собой тележки. На картонных гофрированных тарелочках лежали синие сливы, темные вишни и те жесткие круглые пироги с вареньем, к которым Тэд никак не мог привыкнуть.

Начальник станции, сухой старик с усами и выправкой времен Вердена, стоял на перроне, вглядываясь в окна поезда. Увидев священника, он хмуро поклонился.

Экскурсанты, держа в руках свои чемоданчики, выпрыгнули из вагона. За ними, тяжело ступая, вышел Хомер, оглядел тележки, продавцов, начальника станции.

— В этой дыре, наверное, даже такси не найдешь, — проворчал он, озираясь, и направился к начальнику станции: — Имеются ли в городе такси? И вообще, на чем здесь люди добираются до гостиницы?

Старик оглядел Хомера и столпившихся за ним школьников таким ироническим взглядом, что Тэду и Дэву стало не по себе.

— В городе ходят автобусы. Впрочем, если это вас не устраивает, можно вызвать такси. Подождите здесь, пока прибудут машины, — и начальник станции указал на скамейку у багажной будки.

Свежеполитый перрон пахнул летним утром, солнцем, немного цветами. Продавцы прокатили разок-другой свои тележки и вдруг исчезли, как будто испарились. Поезд ушел, и платформа сделалась так тиха и пустынна, точно находилась не в городе, а в далекой прерии.

С поезда, кроме экскурсантов, сошло всего два пассажира. Один был уже знакомый нам священник. Его встретил прехорошенький мальчик с тоненькими, будто нарисованными, бровками и губками и незабудковыми глазами на фарфоровом лице.

Тэд тотчас же мысленно окрестил его «Херувимом». Херувим подхватил тяжелый провинциальный баул священника и с трудом потащил его к выходу. Второй пассажир был большой, длиннорукий человек в мешковатом костюме. Его пиджак, его брюки, его шляпа, видимо, давно служили своему владельцу и не раз побывали в дождях и непогодах. Вместо чемодана пассажир прижимал к боку потертую военную сумку. Выйдя из вагона, он начал оглядываться по сторонам, ища кого-то, снял шляпу, и тогда видней стало его лицо — застенчивое и какое-то мальчишеское, хотя в волосах у него было уже много седины, а возле цепких глаз цвета морской воды густая сетка морщин. Впрочем, это могло быть и от солнца и от соленого ветра: по походке в нем можно было сразу узнать бывшего моряка.

Оглядевшись, пассажир направился в конец платформы к начальнику станции.

— Эй, Фламар, как жизнь, старина? — окликнул он его. — Вспоминали здесь обо мне?

Старик живо обернулся на голос, увидел приезжего, заулыбался, закивал и вдруг как-то мигом превратился из мрачного сурового начальника в добродушного дедушку Фламара. Верденские усы его поднялись к хрящеватому носу и, казалось, тоже приветствовали приезжего.