Верность любви - страница 5
Шарль де Лаваль не женился на ней, потому что она родилась в семье купца. Для него не имели значения ни красота Луизы, ни то, что ее отец был старшиной гильдии галантерейщиков и имел герб, на котором была изображена серебряная рука, держащая золотые весы. Именно о них думала Луиза, когда годом позже выходила замуж за Леопольда Грандена. Мерило всего — золотые весы, и не важно, что ты на них положишь, происхождение или деньги! Чаши должны быть равны: это и есть закон мира.
Шарль де Лаваль предпочел ей другую — ту, в жилах которой текла благородная кровь, а оскорбленная, брошенная им Луиза приложила все силы к тому, чтобы стать утонченной, изящной, как ненавистные ей, неприступные светские дамы! Она вышла замуж за порядочного и богатого человека, и чувство превосходства и мести заменило ей счастье. А потом наступили времена, когда любую наследственную должность можно было купить, когда стало возможным купить все. Кроме разве что любви. Но это уже не имело значения.
Луиза обрадовалась, когда увидела, в каком жалком положении находится сын Шарля, и испытала чувство удовлетворенной мести, услышав, что его жена повредилась умом. Жаль, что сам Шарль умер и не может увидеть ее, мадам Гранден, по-прежнему прекрасную, здоровую, уважаемую, богатую!
Луиза желала продлить наслаждение и согласилась принять Анри в качестве учителя дочери. Но пути любви неисповедимы, а у сердец свои законы: ее дочь влюбилась в Анри, а он в нее. И это было равносильно катастрофе.
Заглянув в глаза Урсулы, в которых переливался свет луны и было много нескрываемой чувственности и надежды, женщина сказала:
— Все на свете рано или поздно теряет ценность, кроме золота и… любви. Беда в том, что при этом жизнь нередко ставит нам условие: либо то, либо это. — И прибавила: — Поверь, мне хорошо известно, что в твоем возрасте выбирают любовь.
Луиза умолкла, пытаясь найти во взгляде дочери понимание. И тут у девушки вырвалось:
— О, если бы можно было не выбирать!
Луиза улыбнулась и ласково спросила:
— О чем вы сговорились, скажи? Отец был в гневе, но мне удалось его успокоить. Мне нравится этот юноша. Я тебе помогу. Если у тебя есть план, едва ли ты сумеешь осуществить его одна!
Урсула поколебалась, но все же решила сказать правду:
— Мы решили бежать. Когда вы с отцом уедете к Ревальерам, мы с Анри отправимся в провинцию и там обвенчаемся.
В темных глазах мадам Гранден промелькнула холодная, жесткая усмешка, но она не выдала себя и спросила у дочери, настороженно сжавшейся в ожидании ответа:
— Где вы встречаетесь?
— Я дам Анри ключ от черного хода и буду ждать его в доме. Неизвестно, когда мы вернемся, и мне придется взять с собой довольно много вещей…
— Что ж, — медленно произнесла Луиза, — у нас есть время все обдумать.
Тем же вечером Анри де Лаваль вернулся домой и вошел в скромно обставленную гостиную. В парадных комнатах их прежнего дома стояла обитая синим шелком мебель с витыми точеными ножками. Единственное, что сохранилось от тех времен, было массивное бюро темного дерева, которое Анри поставил в маленькой комнатке, служившей ему одновременно спальней и кабинетом, да еще книги его любимых авторов — от Гомера и Овидия до Ронсара и Руссо.
Навстречу вышла сиделка, мадам Рампон, и бодро произнесла:
— Сегодня хороший день! Она почти не заговаривалась. Вы будете есть? Я приготовила мясо с овощами.
Из экономии они не держали кухарку. Когда выдавался «хороший» день, мадам Рампон готовила что-нибудь на скорую руку, а в иное время Анри довольствовался куском хлеба с сыром да сваренным вкрутую яйцом.
— Возможно, мне придется ненадолго уехать. Вы присмотрите за моей матерью? Я все оплачу.
Мадам Рампон вытаращила глаза, в глубине которых промелькнуло острое любопытство. Анри всегда держался отстраненно и никогда не посвящал ее в свои тайны. Но сейчас в его тоне проскользнуло искреннее волнение, граничившее с желанием поделиться сомнениями и получить совет.
Молодой человек прошел к матери и немного посидел с нею. Его сердце трепетало от грусти, нежности и безнадежности. Сегодня действительно был «хороший» день: Матильда де Лаваль лежала в постели и неподвижно смотрела в потолок, ничего не требовала, ничего не замечала. Какие расстояния преодолевала она своим взглядом, в какие глубины проникала померкшим для реальной жизни сознанием?