Верность - страница 5

стр.

За дверью послышались шаги.

— Нам пора, Славка! — услышали они голос Сашо.

Они простились молча.

Когда вошла мать, Горан сидел за столом, подперев голову руками. Он смотрел на тусклый язычок пламени, вздрагивающий под закопченным стеклом. Мать провела рукой по его волосам. Он взял ее огрубевшую руку и долго смотрел на нее, будто старался разгадать, откуда в этих измученных работой руках столько силы, тепла и ласки.

— Ты не ушел с ними, сынок?

— Нет, мама, я останусь там.

В эту ночь они не сомкнули глаз.

— Послушай, сынок, — решилась спросить его мать, когда Горан рассказал о своей службе. — В газетах пишут, что ты американские самолеты сбивал… Это правильное дело?

Горан понял, что тревожило мать, что не давало ей покоя. И решил успокоить ее.

— Я поступил честно, мама.

— Но они же помогают России?

— Они убивали мирных жителей, женщин и детей.

— Это как же так? Они же должны воевать с фашистами, с армией. Немцы к нам не с добром пришли. Еще раз скажу тебе, сын: с Россией нас породнила кровь наших дедов и отцов. Поможешь России — и своему народу добрую службу сослужишь. Против русского не поднимай руки, сынок.

Она помолчала, села напротив.

— Обещай, сынок, что ты никогда этого не сделаешь.

— Обещаю, мама.

Горан встал. Ему было больно, оттого что он, уходя, оставлял мать наедине с тяжелыми думами. Ему и в голову не приходило, как мучительно переживает она вместе с ним каждый его шаг, каждый поступок. Он не часто писал ей, а встретившись, старался говорить с ней о пустяках, успокаивал ее, пытаясь рассеять тревожные думы. А она все понимает и ночью и днем думает о нем.

— Тебе не придется краснеть за меня, — говорил он ей.

— Теперь я спокойна…

Горан так и не уснул в эту ночь. Он разбудил братьев Тому и Симеона, которых мать уложила в другой комнате, и они до утра говорили обо всем, что волновало их в те тревожные дни.

3

Самолеты один за другим приземлялись на зеленой поляне, выбранной для нового аэродрома. Она уходила в долину, которая вела к берегу моря. Техники уже подготовили все для встречи эскадрильи.

Еще издали Горан увидел механика Тончева. Тот махал руками, показывая ему место стоянки. Горан выключил мотор, открыл кабину и сразу увидел перед собой залитое солнцем море.

Самолет Владимирова стоял рядом. Хозяина уже не было у машины. Тончев помог Горану снять парашют, как всегда, осведомился о работе мотора и принялся хлопотать около самолета — готовить его к новому вылету.

Летчики направились к единственному небольшому, но довольно оригинальной конструкции ангару. Они громко разговаривали, шутили, смеялись.

Горан шел рядом с Владимировым.

— Обрадовались, словно к теще в гости приехали, — полушутя-полусерьезно заметил он.

— А почему бы и не повеселиться? Море, курортный сезон, женщины! Ну что ты в самом деле, не человек?! — заявил Владимиров.

— Нас ожидает серьезная работа. Встреча в воздухе с русскими у меня не вызывает восторга.

Владимиров не унимался:

— Тут есть ресторан «Морское око». Жареная рыба, сунгурларское вино… — Владимиров прищелкнул языком.

— Да, это по твоей части. — Горан ухмыльнулся.

— Нет, здесь можно хоть иногда забыть о цели нашего приезда, о нашей великой роли. — Сказав это, Владимиров скользнул глазами в сторону Горана.

Горан решил его проверить:

— Хочешь забыться, потому что боишься?

— Какой к черту страх! Русские самолеты-разведчики для наших «мессеров» будут легкой добычей. Но мне нелегко будет стрелять в русских!

— Да, русские большие мастера воздушного боя. Иметь такого противника… Э, да что тут говорить… — Горан не хотел продолжать разговор, и Владимиров это понял.

Рядом с ангаром возвышалось двухэтажное здание, на первом этаже которого размещалась столовая, на втором — метеорологическая станция. У стены, со стороны входа, из медного желобка стекала вода в луженый тазик — своеобразный водопровод.

Комендант, авиамеханик и метеоролог олицетворяли жизнь аэродрома. Единственным транспортом, предоставленным им, была рыжая кобыленка, запряженная в двуколку. Темп жизни аэродрома только еще складывался, и эти трое тружеников ни на что не жаловались. Больше других был занят метеоролог Стоянов (его почтительно называли все «бай