Вернуться домой - страница 19
Шли мирные годы. Наши родители старели, а их внук и наш сын взрослел. Он легко и с удовольствием учился в гимназии, обожал историю и иностранные языки, к изучению которых у него было особое пристрастие.
Французское правительство не обошло вниманием своих сограждан, сражавшихся с фашизмом. Сашенька получил свои награды, а вместе с ними некоторые льготы и привилегии, полагающиеся кавалерам этих орденов. В глазах сына он был героем и непререкаемым авторитетом. Витюше было двенадцать лет, когда он твердо заявил, что будет военным офицером. Естественно, мы были не в восторге от его заявления, но и не придали ему особого значения по принципу «чем бы дитя ни тешилось…»
Взаимоотношения между Францией и СССР складывались хорошие. После смерти И.В. Сталина, в годы правления Хрущева, они стали еще лучше. Уловив это улучшение и «потепление» между странами, наши отцы решили обратиться в посольство СССР с прошением о разрешении им посетить Родину. Несколько вечеров подряд они писали, исправляли, переписывали письмо. Приодевшись, приосанившись, вместе торжественно повезли его в посольство. Письмо приняли. Эти дни ожидания ответа для наших отцов стали самыми волнительными за последнее десятилетие. Смешно и больно было видеть, как два седых как лунь старичка почти наперегонки бегают к почтовому ящику. Ответ пришел примерно недели через две и не по почте, а с курьером. Расписавшись в получении, они получили на руки конверт светло-кремового цвета. С одной стороны — печатный адрес посольства, а обратная сторона скреплена сургучной печатью.
В тот вечер мы с мужем немного задержались на работе. Волнуясь и как бы торопя нас, наши отцы буквально через каждые пять минут выглядывали в окно, дожидаясь нас. Когда мы вошли в дом, в прихожей нас никто не встречал. Вошли в залу.
Эта сцена до сих пор четко стоит перед глазами. Большой овальный полированный стол. Наши отцы сидят рядышком, пальцы рук нервно выплясывают на столешнице. По лицам бродит тихая счастливая улыбка — они все в ожидании. Матери стоят за их спинами, смотрят на нас растерянными, но счастливыми глазами. Волнуясь, непроизвольно поправляют седые пряди волос, теребят кончики пояса на халате. Когда-то давным-давно, на своем первом свидание, на пороге больших перемен, в ожидании счастья, я думаю, они вели себя точно так же. Тогда судьба их не обманула.
В центре стола лежал конверт. Мой отец, указывая на него рукой, только и смог выдавить из себя: «Вот!»
Мы присели к столу.
— Давай, вскрывай, не томи.
Сашенькин папа, хрустнув сургучом печати, вскрыл конверт. Достал лист бумаги, стал читать вслух. Текст письма был короток, но я его не помню. Помню только последнюю фразу: «Вам отказано в посещении СССР и города Свердловска».
Смотреть на наших родителей в этот момент было страшно. Уткнувшись в плечо друг другу, матери тихо, почти беззвучно заплакали. Да, нам, женщинам, Бог дал слезы, они спасают нас, не дают сердцу захолонуть вдруг, трепыхнуться еще раз и остановиться.
На лицах отцов вначале застыло недоумение, потом почти детская, горькая обида дернула их губы. Предательски задрожали ресницы. Они молча встали и, слегка пошаркивая ногами, ушли в свои комнаты. Это стариковское шарканье ног, которого никогда не было раньше, повергло меня в ужас. По-бабьи хлюпая носом, промокая платочком глаза, Сашенькина мама бормотала: «За что они с нами так? За то, что верой и правдой служили царю и отечеству? За то, что не дали поставить себя к стенке? За то, что спасли своих детей, не дали их отправить во вшивые приюты? Только за это?!» Гордо выпрямилась, вытерла слезы, легонько подтолкнула в спину мою маму:
— Все, хватит, пошли к ним.
Направились к своим комнатам. Мы за ними. Уже приоткрывая дверь, сказали примерно одинаково и твердо: «Не надо вам сюда, идите к себе».
Но через их плечи мы успели увидеть все. Мой папа лежал на диване, свернувшись калачиком, закрыв лицо согнутыми руками. Тихо плакал, вздрагивая всем телом. Сашенькин отец лежал на кровати по диагонали, зарывшись лицом в подушку, руками закрывая голову. Подушка глушила звук страшных стариковских рыданий. Только плечи и лопатки ходили ходуном.