Версаль на двоих - страница 19
Беседа, которая продолжалась до поздней ночи, принесла свои плоды. На следующий день от любезности Людовика XIV не осталось и следа. Он был крайне холоден с Маргаритой, и принцесса Савойская не могла скрыть своего изумления.
Вечером королева-мать давала прием в честь гостей. Король вел себя вызывающе грубо. С Маргаритой он не заговорил ни разу и сидел в стороне, весело болтая с Марией.
Савойские принцессы встревожились, и дальнейшие события подтвердили справедливость их опасений. В самом деле, хитрость кардинала вполне удалась. Уже утром в Лион прибыл посланник испанского короля с предложением заключить брак между Людовиком XIV и инфантой. В скором времени об этом стало известно мадам де Савуа, и она немедленно отправилась к Мазарини, требуя объяснений.
– Я крайне огорчен, – сказал первый министр, – но долг повелевает королю любой ценой прекратить войну, которая длится уже двадцать лет, и подарить Франции мир. Единственным же средством достигнуть этого является брак с Марией-Терезией Испанской.
Принцесса Савойская, побледнев как смерть, едва не лишилась чувств.
– Могу ли я надеяться, – пролепетала она, – что о моей дочери не забудут, если король не женится на инфанте?
На сей счет она получила письменное обязательство. В тот же вечер ей был вручен скрепленный подписью короля акт, к которому прилагались алмазные серьги, драгоценные перстни и флакончики с духами. Через день принцессы, не в силах скрыть слез, покинули Лион и вернулись в Савойю, утешаясь лишь тем, что их приезд позволил Франции подписать мир с Испанией.
Когда двор в начале 1659 года возвратился в Париж, Мария Манчини приобрела такую власть над королем, что Анна Австрийская и Мазарини встревожились.
Кардинал поручил мадам де Венель не спускать с влюбленных глаз и не оставлять их наедине в комнатах, где имелась кровать.
Добрая женщина принялась за дело с большим рвением и однажды ночью, заслышав какие-то странные звуки, вошла в спальню Мари (которая всегда спала с открытым ртом). Ощупывая подушку, она нечаянно засунула палец между зубов девушки.
Проснувшись, словно от толчка. Мари сразу же поняла, что к ней прокралась шпионка, посланная дядюшкой, и изо всех сил укусила ее. Та неистово завопила, переполошив спавших на этом этаже. Наутро весь двор потешался над несчастной мадам де Венель, которая, впрочем, и без того была всеобщим посмешищем. Король, жаждавший избавиться от нее, подстраивал ей чисто мальчишеские пакости.
«Как-то раз, – рассказывает один из мемуаристов, – государь раздавал конфеты придворным дамам, в красивых коробочках, перевязанных разноцветными лентами. Мадам де Венель, получив свою, открыла ее: и каков же был ее ужас, когда оттуда выскочило с полдюжины мышей, которых, как всем было известно, она смертельно боялась. Первым ее побуждением было бежать со всех ног. Но вспомнив, что обещала королеве не терять из виду мадемуазель Манчини, она опомнилась и вернулась назад. Король, который уже успел сесть на софу рядом с мадемуазель Манчини, поздравляя себя с успехом своего предприятия, весьма удивился и сказал:
– Как, мадам, неужели вы так быстро успокоились?
– Напротив, сир, – отвечала та, – я по-прежнему трепещу и потому пришла искать защиты у сына Марса».
В следующем месяце Пимантель, посланник испанского короля, прибыл в Париж, чтобы подготовить мирный договор, первым условием которого был брак между Людовиком XIV и инфантой. Бедная Мари, совершенно потеряв голову, стала прилагать все усилия, дабы сорвать переговоры. Каждый день она подолгу беседовала с королем, пуская в ход то слезы, то нежность, то упреки, и старалась убедить его, что нет ничего ужаснее женитьбы без любви.
– Вы будете несчастны! – говорила она.
Он знал это, но страшился оскорбить испанского посла и нанести ущерб хитроумной политике Мазарини.
Однажды разнеслась весть, что двор переезжает в Байонну, где мирные переговоры должны были завершиться. Мари, не помня себя от отчаяния, побежала к королю и упала перед ним на колени:
– Если вы любите меня, то не поедете! – воскликнула она.
И залилась слезами, повторяя только: