Весь мир театр - страница 5
Удивительно, но палач называл офицера «мастером», так же, как в театре величали они Шекспира. Да, здесь точно был мрачный театр, и сейчас начнется первый акт…
– Мастер, давайте я его пощекочу немного, чтобы был поразговорчивей? – спросил палач, перекладывая инструменты, нежно беря то один, то другой и внимательно осматривая.
– Приступай, немного бодрости этому славному джентльмену не помешает.
Истязатель воодушевленно осмотрел трясущегося Роберта, словно это была витрина кондитера и ему предложили выбрать из множества видов пирожных одно-единственное.
– Начнем с парочки передних зубов, – сделал свой нелегкий выбор палач и, взяв клещи, приблизился к лицу актера.
– Нет! Пожалуйста, только не зубы! Я тогда не смогу играть на сцене! Сжальтесь, сэр! – Роберт закричал и замотал головой.
Палач досадно крякнул, бросил на стол клещи и, схватив за волосы старика, воткнул ему в рот мерзкого вкуса кляп. Затем зафиксировал череп железным обручем, что торчал из-за спинки кресла. У обруча с обеих сторон были винты с барашками. Заплечных дел мастер принялся вращать их, пока голова Роберта не оказалась крепко зажата сталью. Роберт мычал и дергался, но поделать ничего не мог. Ему показалось, что еще немного – и череп треснет, как скорлупа яйца. По щекам потекли слезы бессилия и жалости к себе. Но тут палач остановился.
– Вот так, сударь, – удовлетворенно произнес он, довольно оглядывая результаты своей работы. – Теперь займемся зубками…
Заплечный мастер выдернул кляп, и Роберт тут же закричал:
– Я все вам расскажу, не надо лишнего труда! Не надо зубы… Я все-все вам расскажу, милорд, все расскажу, как на исповеди! Только ради всего святого, оставьте мои зубы при мне!
– Постой-ка, приятель… – офицер остановил палача и подошел ближе. В руке он держал кружевной платок, время от времени подносил его к носу и вдыхал запах пропитывающих платок духов: воздух в пыточной был тяжелый. – Ну, говори.
– Про кирасира?
– Про какого кирасира?! Ты издеваться вздумал? – офицер поднял платок, на который собачьим взглядом смотрел палач, готовый по отмашке продолжить свое дело.
– Нет, что вы! – застучал зубами Роберт. – Спрашивайте тогда вы, милорд. Я все скажу, что знаю.
– Про отравление расскажи. Кто тебе дал яд, кто надоумил?
– Э… вы про… спектакль, что ли? Так по пьесе сие не яд, а средство усыпить, ввергнуть в долгий сон, похожий на смерть…
– Кто дал тебе яд?! Отвечай!
Артист поежился, насколько позволяло скованное тело.
– Это вино, милорд. Его мне дал Шекспир, я при нем налил в склянку и разбавил водой – для сцены и того достаточно… Но вино было обычным, клянусь! Мы с мастером потом по глоточку употребили, мастер Уильям даже больше, и ничего с нами не произошло…
– Значит, яд разводил ты?
– Это не яд, милорд! На сцене для игры вино разбавленное мы наливаем. Флакон побольше – чтобы зрители из дальнего ряда видели, что происходит. А потом, когда Джульетта глотает снадобье, тоже видно, как склянка пустеет…
– Вот эта склянка? – в руках офицера появился фиал, который был на сцене.
– Милорд, прикажите руку освободить одну, у меня зрение уже не остро, а тут темновато, простите. Я вам точно скажу.
Палач по знаку офицера выдернул штырь и откинул одну манжету, что удерживала правую руку Роберта.
Тот взял склянку и внимательно осмотрел:
– Да, милорд, эта самая. Мастер выбрал ее из-за формы, из нее не проливается ничего, если бутылка лежит на боку. Это важно, потому что, когда ее уронят…
– Заткнись, мерзавец. Может, в нее добавил яду кто-то другой?
– Исключено, милорд. Я ее не оставлял ни на мгновение.
– Почему? Боялся, что отравят?
– Нет, милорд… Мне, право, рассказывать вам не стыдно…
– Выкладывай!
– Все дело в Парке, нашем билетере. Он раньше играл на сцене королей, осанка у него была и голос. Но, весной дело было, в кабаке подрался. Да как подрался… Отдубасили нашего Парка славно! Все зубы передние повыбивали, вот так. Теперь он иногда на сцене изображает тех, кому слова не положены…
– Краткость есть добродетель и у меня нет ни времени, ни желания в подробности вашей мерзкой профессии вдаваться! – поторопил офицер.