Веселая дорога - страница 9

стр.

— Когда? — спросил я.

— Чего — когда? — не понял Сашка.

— Когда ты начнешь меня буксировать?

— Сразу после каникул, — ответил Сашка. — Да ты не бойся. Я тебя так натренирую, что через полгода родная мать не узнает.

«Это уж точно, — подумал я, — не узнает!»

Даже врагу не пожелаю такого настроения, какое было у меня после разговора с Ивановым. Очень скверно жить, когда знаешь, что тебя, против твоей же собственной воли, будут буксировать.

***

Осенние каникулы промелькнули, как один день. Я понадеялся, что Сашка забудет про меня, и не стал ничего придумывать, чтобы от него отбояриться.

Человек всегда надеется на лучшее. Например, если не выучил урока, надеешься, что не спросят. А если спросят — не поставят двойку в журнал. И так далее.

Я спокойно собрался в школу, вышел из дома и возле подъезда увидел Сашку. Он явно кого-то ждал.

— Здорово! — сказал я ему. — Ты чего здесь делаешь?

— Тебя жду, — ответил Сашка.

— Зачем?

— Разве ты забыл? Я ведь должен тебя буксировать.

— Между прочим, — заметил я, — до школы я могу и своим ходом добраться, без буксира. Может, ты меня на закорках понесешь или на веревке потянешь?

Мне показалось, что я ответил Сашке так, что ему ничего другого не останется, как отцепиться от меня. Но Сашка сказал, как ни в чем не бывало:

— Отсюда до магазина ровно пятьсот метров. Это в самый раз по норме ГТО на значок «Смелые и ловкие». Я еще вчера измерил дистанцию рулеткой. Ты сейчас до магазина бегом побежишь, а я за тобой. Теперь ты будешь бегать каждое утро и после школы тоже. Понял?

Я подумал, что буду круглым дураком, если не попробую обмануть Сашку.

— Мне нельзя бегать. У меня горло! — заявил я.

— У всех горло, — сказал Сашка. — Это даже очень правильно, что у тебя горло.

— Ты не врач и ничего не понимаешь в болезнях, — возмутился я. — Ты даже не болел по-настоящему ни разу в жизни. Лично у меня не просто горло, а скорей всего смертельный катар верхних дыхательных путей. И дышать я могу только вполсилы.

— А кто тебя заставляет дышать верхними путями? — пожал плечами Сашка. — Дыши, какими хочешь.

Тут на меня накатили такая злость и храбрость, что я не сказал, а выкрикнул:

— Все равно не побегу! Начхать я хотел на твою физкультуру, на ГТО и на буксирование! У нас по конституции свобода личности полагается.

Зря все-таки я пересолил насчет свободы личности. Сашка посмотрел на меня как-то чудно и ответил:

— Если ты сейчас не побежишь, я тебя отлуплю. Л после уроков еще добавлю. За вранье.

Я знаю, Сашка — кремень-человек: что скажет, то и сделает. Я не дурак, чтобы ждать, когда он колотушек надает. Поэтому я не только до магазина, а до самой школы в два счета домчался. Когда мы остановились, Сашка заметил:

— Для первого раза сойдет. Весной ты у меня, как пить дать, будешь чемпионом класса.

Я бы ему ответил! Я бы ему такое сказал!… Но не мог. Все мои дыхательные пути были до отказа забиты воздухом. В них даже для самого маленького словечка не осталось места. Вдобавок у меня кружилась голова и противно дрожали колени.

***

Сегодня 25 ноября. Значит, уже целых пятнадцать дней Сашка буксирует меня с бешеной скоростью. Удивляюсь, как это я до сих пор еще не умер от физкультуры и хожу, вернее, бегаю в школу. У меня в эти дни не было даже сил писать о себе правду. Вот до чего добуксировал меня Сашка!

Беганье от школы до дома и обратно — это, оказывается, чепуха по сравнению с остальным. Сашка теперь сидит за одной партой со мною, а Федор пересел от меня на его место, рядом с Танькой. Во время уроков, на которых мы не пишем, а только отвечаем и слушаем, Сашка велит мне держаться на руках на скамейке так, чтобы ноги были на весу. Это вместо того, чтобы я сидел по-человечески! Но отказываться от дурацкого упражнения бесполезно. Сашка приносит в школу здоровенную иголку. Он зажимает ее в кулак и придвигает по скамейке вплотную ко мне. Смотрит на меня гипнотическим взглядом и приказывает: «Держись!» И я держусь на руках. Сашка шипит: «Не надувайся! Не корчи рожи, а то заметят! Дыши носом!»

Я стараюсь не надуваться и дышу носом. А что мне остается делать? Жаловаться на Сашку нельзя — меня же самого поднимут на смех.