Весёлая дорога - страница 12

Кажется, что зелёный и белый огни, появившиеся вдруг из тумана, движутся прямо на нас. Но вот они смещаются влево, влево… Встречное судно скользит совсем рядом. Мостики выравниваются. Капитаны машут друг другу.

— Кажется, разошлись…

— Разошлись, Александр Иванович.

— Ну, счастливого вам пути.

Через несколько минут теплоход выходит из полосы тумана. Берега снова принимают ясные очертания, видны огни.

Капитан вздыхает и отдаёт рукоятки рулевому.

— Ну вот, видели? А вы говорили — нет приключений. Спокойствие речного плавания — вещь мнимая. Ходить по реке очень нелегко, я даже думаю, что труднее, чем в море. Тут тебе и туманы, и мели, и свальные течения, и встречные суда, и узкие проходы. Приключения подстерегают на каждом шагу, только и знай — обходи…

Я и сам теперь думаю: бог с ними, с этими приключениями.

Хмурое, моросящее дождём утро застаёт нас уже на Волго-Балте — знаменитой судоходной лестнице. Один шлюз — № 7 — поднимает нас на высоту четырёхэтажного дома, шесть других по очереди опускают на восемьдесят метров вниз. Когда-то на старом Мариинском водном пути шлюзов было тридцать девять!

— Войдёшь в такое деревянное корыто, — вспоминает Александр Иванович, — а там всё еле держится, скрипит. Бабка-смотрительница кричит: «Бревно-то ты мне зачем оторвал, бревно, окаянный!..».

Позже, через несколько дней, наш теплоход покачивается на крутой волне Ладоги. На палубу хлещет дождь, струи воды подхватываются порывами ветра, бьют о стекло. На всём видимом пространстве озера — кипение волн и косая завеса дождя. Сразу чувствуется, что мы почти дома, — это дышит наш север.

Все свободные члены экипажа сидят в кают-компании и по телевизору смотрят футбол. А мне не сидится там, всё тянет наверх, в прохладную рубку — смотреть, прислушиваться к разговорам.

— Диспетчер, ответьте «Волго-Дону», диспетчер…

— Слушаю вас, «Волго-Дон».

— Как бы там Ленинграду заявочку передать на разгрузку, очень бы надо завтра выгрузиться!..

— А успеете под разводку мостов?

— Надеюсь, успеем. Должны успеть.

Вот такие разговоры ведутся в рубке, как же к ним не прислушиваться!

— Какой у вас груз?

— Уголёк, уголёк. Четыре с половиной тысячи.

— Ясно. Ленинград отвечает — на Первомайскую ТЭЦ ваш уголь пойдёт, в Автово…

Над разволновавшимся озером несутся голоса двух собеседников. В их разговоре, на первый взгляд будничном, служебном, — смысл и итог долгого плаванья.

Я примерно знаю, что делается в эту минуту в одной точке Каракумской пустыни, неподалёку от селения Геок-Тепе.

Три вагончика, прокалённые солнцем, иссечённые ветром и песком, промытые апрельскими ливнями, три видавших виды вагончика образуют букву «П», и в этом «П», как в кармане, на дощатом настиле, скрестив по-туркменски ноги, сидит Володя Година и ещё несколько парней из его бригады и едят плов. Может, и не плов они едят, а шурпу или, может быть, даже уху из наловленной только что рыбы. Да-да, уху. Из наловленной только что рыбы.

Неподалёку, в небольшом водоёме, стучит, колотит, беснуется великий пожиратель пустыни — земснаряд.

Две собаки лежат на песке в почтительном отдалении, дожидаясь своей доли.

Из спального вагончика доносится музыка и радостный голос: «В эфире — радиостанция «Юность»!»

Для комаров, для мошкары и всякой летающей нечисти устроена световая ловушка. Яркий свет её не ослепляет глаза, поэтому можно, откинувшись, полулёжа, видеть небо. Звёзды в пустыне крупные — горячие восходящие токи усиливают их свечение.

Кто-то говорит:

— А вон спутник полетел.

Все смотрят в небо, но скорей по привычке, из вежливости. Их спутниками не удивишь, за ночную вахту они не один проводят глазами.

Между прочим, если бы инопланетный корабль пролетал над этим районом Земли, то первое слово, которое произнесли бы его обитатели, глядя вниз на пустыню, было бы слово «канал».

И это был бы не мнимый канал, не результат оптического обмана, наподобие тех, что разглядели астрономы на Марсе, а канал реальный, Каракумский канал, Каракум-дарья, Каракумрека, Чудо-река — выбирайте какое угодно название.

А теперь про рыбу.

Уж чем-чем, а рыбой в этих местах, как вы понимаете, пахло меньше всего. Я думаю, что многие коренные жители пустыни и запаха такого не знают.