Весёлая дорога - страница 41
Вокруг Бухары
Осень в Узбекистане самое хлопотливое и, если можно так выразиться, самое «хлопокливое» время года. Только и слышишь на каждом шагу: «Пахта! пахта!» А пахта — это значит хлопок. А хлопкороб — это пахтакор.
Вот растёт этот самый хлопок по всей республике на необъятных полях: к тонким прутикам прилепились со всех сторон ватные мячики, этакие помпошки, — и пока не ударили осенние дожди, их надо непременно собрать. Потому что каждая такая помпошка — это материал, это народное достояние, это, я не знаю, может быть, это катушка ниток. Так неужели её оставлять на поле!
Неслись по дорогам автобусы, временно снятые с рейсов, — везли пахтакоров.
Урчали сытые МАЗы, ГАЗы и ЛАЗы — везли маленьких пахтакорчиков.
А навстречу им кричали придорожные транспаранты: «Пахта! пахта!»
Двигались по полям, словно стада мамонтов, огромные хлопкоуборочные комбайны. Вытягивали длинные шеи хлопкоукладчики, формируя гигантские бунты. Дымились, источали запахи походные кухни.
А на перекрёстках больших и маленьких городов скапливались новые группы людей с рюкзаками и раскладушками — ждали машин.
В эти дни по всем дорогам республики к столбам и деревьям были прибиты фанерные ящики. Куда бы ты ни шёл: в школу, на базар, на работу — увидишь оброненный, сдутый ветром с машины клубочек хлопка — наклонись, положи его в ящик. Потому что хлопок — это белое золото.
Такая в это время шла всенародная борьба за хлопок, что нам порою даже неудобно становилось за то, что мы всё ходим и смотрим, ходим и смотрим. Но надо сказать, что нам повезло: Бухарская область, в которую мы приехали, уже к тому времени выполнила план.
А Вабкентский район, куда нас потом повезли, выполнил не только план, но и обязательства.
А колхоз «Ленинабад», куда мы наконец попали, выполнил план, первые обязательства, вторые обязательства и теперь помогал соседям.
Посёлок Шафрикан не такая уж даль, но всё-таки кызылкумские пески рядом. Не такое уж захолустье эти места, но всё-таки глиняные дувалы, женщины корзины носят на голове…
И глиняные дувалы, и женщины корзины носят на голове, и едут дедушка с внуком на маленьком ослике, и сидят в чайхане мудрые аксакалы.
И вдруг среди всего этого — соль-фа-ми-ре-до… — рояль!
Конечно, мы удивились. Но секретарь райкома Тамара ещё больше удивилась тому, что мы удивились.
— А что тут особенного? — сказала она. — У нас ведь музыкальная школа.
И вот мы входим.
Сидит черноволосая девчонка с красными серёжками в ушах и трогает клавиши своими тонкими пальчиками. А рядом учительница:
— Джамиля, здесь легато, без перерыва!..
Джамиля видит и легато, и пьяно, и модерато…
А со стены смотрят на неё строгие люди в париках: и Моцарт, и Бах. Смотри, мол, Джамиля, не подкачай.
Но конечно, самое интересное для нас были народные инструменты. Бахтиор Азизов, ученик седьмого класса, показал нам, что такое рубаб. Он похож на нашу мандолину, только у него пять струн. Бахтиор заиграл.
Мы слушали с удовольствием. Он и играл с удовольствием. Да оказалось, что и пьеса, которую он играл, называется «Рахат», что в переводе означает «удовольствие».
Одним словом, все были очень довольны. Но тут директор Давлят Джураев сказал:
— Всё человеческое счастье и удовольствие приходят с трудом.
— Да, да, — кивнули мы. — Конечно!
— Так называется песня, которую я вам спою, — пояснил он и взял другой инструмент — гиджак.
Голос у директора был очень хороший, инструмент звучный, да и песня была славная. Едва лишь он кончил, Тамара сказала:
— Давайте и я вам спою!
И она спела песню про мамочку.
И так стало после этого хорошо, что все, кто был в комнате, разобрали висевшие на стенах инструменты и стали их настраивать, а дойру вынесли на солнце — просушить.
Что потом было, уж можете догадаться сами.
Кто бы мог подумать, что в этой безводной полупустыне, на этой порошкообразной серой земле есть лес! А вот мы мчимся по ней, и по обе стороны дороги далеко, до самого горизонта простираются низкорослые заросли саксаула.
— Это наше лесохозяйство, — говорит шофёр Файзула. — А где лес, там и звери. Зайцы есть. Лисы есть. Ну и, понятно, волки. Фу ты, шайтан!..