Весеннее солнце зимы - страница 19

Он швырнул камень и, удивившись, увидел, как прижала Любка руку к голове, а сквозь пальцы у нее показалась кровь. Он увидел сдвинутые брови Черной мамы и пугающе-суровое лицо Белого папы, услышал, не слыша слов, визг Натэллы, еще раз увидел кровь сквозь пальцы Любки, ее неподвижные бледные глаза — и бросился бежать.

Он слышал крики за собой и бежал еще быстрее. Сердце выпрыгивало у него из груди, когда он упал в траву. Он забился под куст, согнувшись в три погибели. Он даже не плакал. Заплакал он позже, вспомнив маму. Заплакал ее слезами. Он весь был ею — большой, мягкой, безутешной. Он совсем больше не был собой — и так ему было легче. Но потом он вспомнил крепко прижатую к голове руку Любки и опять испугался.

В это время он услышал, что его зовут, ищут. Он прижался к земле, и закрыл голову и уши руками, и оттого, как билась в уши и ладони кровь, не знал, нашли его или нет. Но когда открыл глаза, никого не было.

Он думал тоскливо, что нельзя это было — дразнить женихом и невестой, и лучше бы он не отвечал: «Кто обзывается, тот так и называется», потому что из-за этого все и получилось, и не могло получиться иначе. Так уж все должно было стать, никогда не надо обзываться. Вот они дразнили Причитаиху, пока у нее «выкололись» глаза, а теперь камень разбил голову Любке; лучше бы он, Андрей, умер, когда болел скарлатиной.

Он ни разу не подумал за это время о Натэлле, потому что в том мире, в котором он был теперь, места Натэлле не было.

Потом вроде в нем что-то отошло: у него заболело сердце, и он снова заплакал, уже неизвестно чьими слезами — слезами о том, что такое случилось, слезами о том, что он не может вернуться и увидеть Любку, а хочет умереть, но не знает, как это сделать — может, умрет сам собой, если будет здесь лежать много дней.

…Его нашел Белый папа. Он поднял Андрея. Он сказал, что Любке перевязали голову, и она тоже ищет Андрея. Но Белому папе казалось, что мальчик его плохо понимает.

Несколько раз мальчик делал движение спуститься с рук.

— Ты хочешь сам пойти? — спрашивал Белый папа. Но мальчик не отвечал, и Белый папа так и не опускал его.

Навстречу бежала, плача, мама. Потом Андрей увидел Любку с забинтованной головой.

— Андрейка! — крикнула она. — А я живая! Ты мне чуть голову не разбил!

— Выпороть тебя надо! — плакала мама, прижимая его к себе. — Выпороть тебя надо! — повторяла она, гладя его и прижимая, и он плакал все сильнее и неудержимее.

Он увидел в стороне испуганно смотревшую на него Натэллу, но не перестал плакать — сейчас не стыдно было плакать, сейчас это даже так правильно было. И когда он посмотрел на Натэллу, он тут же отвел взгляд, но уже снова чувствовал, что эта девочка есть на свете, есть ее черные глаза и пушистые, серые, как у мышонка, волосы.

Никто больше не дразнил их. Они мирно играли все вчетвером. А если даже и ссорились, то только так, по ходу игры, и ссора эта кончалась раньше игры. Именно теперь настала самая спокойная, самая безмятежная пора.

Утром Андрей шел на веранду и ждал, пока оденется и поест Натэлла.

— Андрейка, што ли, видишь, я шовщем прошнулась, — кричала она из окна, а Черная мама звала его в комнату.

Он слушал, как капризничает и спорит с мамой Натэлла, но был, как взрослый мужчина, серьезен и не вмешивался в эти дела.

Потом они гуляли, или играли, или разговаривали с Белым папой.

Теперь Андрей даже ждал, когда Белый папа начнет задавать свои вопросы.

— Откуда взялось солнце?

Андрей немного думал и отвечал;

— Мальчишки кидали вверх много-много раз спички — и сделалось солнце.

— Ну, а кто называется братьями, а кто — сестрами?

— Любка и Галочка — сестры, — отвечал он уверенно и твердо.

— Значит, кто называется сестрами?

— Любка и Галочка.

— А Люба и Зоя?

— Вы что? — улыбался Андрей снисходительно. — Любка и Галочка сестры, вот кто называется.

Белый папа спрашивал девочку:

— Натэлла, откуда сны бывают?

— Што ли из чветов?

— А чем ты видишь сон?

— Чем? Шном! Я шплю, а он приходит…

Андрей слушал ее спокойно, однако улыбался так, словно знал лучший ответ.

— Сон видишь глазами, — говорил он.

— У тебя же ночью глаза закрыты. А почему ты видишь сон?