Весенние ливни - страница 11

— Лихач! Настоящий лихач! — повторил он.

Не зная, что делать, Сосновский взял щуку и неуверенно предложил, глядя на Кашина:

— А вы все-таки зашли бы. Поговорим о деле.

— Снова про барабан? В силу рабочего класса не верите! Мы, Максим Степанович, рабочих кровей и, как пишут в газетах, сыграем свою роль. Будьте уверены!

— Обычно говорят: сыграли,— заметил Сосновский и передал щуку Вере.

— «Сыграли» — это значит, для проформы, а мы сыграем — это значит, по-настоящему. Я, Максим Степанович, орденские планки и те редко ношу. А вот значок автозаводца не снимаю. Это, по-моему, говорит о чем-то. Давай, Татя, собирайся, поехали. До встречи, товарищи!

Кашин открыто и крепко обнял жену, радостно встряхнул ее и повел к машине, что-то нашептывая на ухо. И было видно, что он действительно соскучился по ней.

ГЛАВА ВТОРАЯ

1

Когда человек свыкается с окружающим, он перестает остро воспринимать его. Не так уже радуют удачи, не очень огорчают прорухи, ибо то и другое, пережитое не раз, становится будничным. Да и сами успехи и неудачи не особенно бросаются в глаза, и хлопочешь только об одном — не было бы хуже. И все-таки у Сосновского продолжали роиться в голове планы и всевозможные прожекты.

Правда, его планы и даже заветные идеи нередко оставались планами и идеями — мешала наденщина, часто летела к черту с трудом достигнутая ритмичность и начиналась штурмовщина. Все тогда делалось на ходу, в спешке. И на это уходили силы, находчивость, время. Ритмичность — как ртуть, которую надо держать на ладони, перед глазами,— иначе прольется. Такое утомляло, приглушало и радость и печаль. Угнетала и ответственность: о, если бы можно было только подавать идеи, рисковать, не рискуя всем!..

Подготовка к переходу на семичасовой рабочий день всколыхнула Сосновского и, прибавив хлопот, заставила искать, находить, комбинировать. А это он любил.

Раньше все так или иначе упиралось в программу. Выполнишь ее — почет и слава, нет — позор и шишки. По крайней мере, так казалось Сосновскому. Теперь же выискивать дополнительные резервы доводилось не только для плана.

Это казалось заманчивым, будоражило мысли. Помолодевший, решительный, Сосновский обошел цехи — от волочильно-заготовительного до главного конвейера — и удивился: как он до этого мирился с тем, что было? Фотографии рабочего дня и наблюдения за использованием оборудования в цехах показали неприглядную картину. Настоящим бедствием были простои, пожиравшие чуть ли не пятую часть рабочего времени. Из-за неполадок и нерадивости работу начинали с опозданием, а заканчивали обычно до гудка: нечего было делать. А поломки, аварии и недоброкачественный ремонт!..

Выяснилось, что в кузнечном и литейных цехах недостаточная мощность оборудования. Стало очевидно: нужно снова просмотреть звено за звеном и начинать с горячих цехов — вотчины главного металлурга, куда Сосновский — по специальности инженер-механик — вообще заглядывал в кои-то веки.

Потому ездил он теперь на завод с каким-то сложным чувством — досады, тревоги и ощущения своих сил. Бегло просматривал у себя в кабинете срочную почту и сразу шел в цехи, ожидая очередных неприятностей и шарад.

Сегодня Сосновский снова направился в литейный ковкого чугуна: необходимо было самому проверить, как идет монтаж более мощного оборудования.

Вагранка, у которой хлопотали монтажники, стояла холодная, чужая. И когда мимо нее от электроплавильной печи проплывал увенчанный сиянием разливочный ковш, это становилось еще приметнее. «Не наломать бы дров…» — подумал Сосновский, ловя себя на том, что не совсем дружелюбно смотрит на новую вагранку.

Объяснения давала заместительница Кашина — Дора Димина, немолодая, в берете и синем рабочем халатике, из-под которого белела кофточка с узким черным бантом. Разговаривать с ней приходилось громко, и это мешало сосредоточиться, думать, как Максим Степанович любил.

Говорила она без желания сгладить острые углы, подсластить неприятную правду. Но потому, что было начало рабочего дня и свежее, чистое лицо Диминой молодо белело, или, может быть, потому, что халатик и берет сидели на ней, как сидят на женщинах, которые умеют со вкусом одеваться, она все равно казалась Сосновскому непрактичной и даже ветреной. Иногда она вообще задумывалась некстати, большие темные глаза становились отсутствующими. Раздражала и ее, как казалось, мелочная принципиальность, какой-то скрытый скепсис. Сосновскому даже пришла мысль: «Не нарочно ли Кашин подсунул ее вместо себя? Чтобы после быть свободным от договоренности и гнуть, если понадобится, свое. Этому хвату всё нипочем!..»