Весна победы - страница 39

Кстати говоря, в нашей военно-мемуарной литературе однажды была сделана попытка представить эти события так, будто одновременно с армейским передовым отрядом полковника X. Ф. Есипенко на этот единственный тогда плацдарм 1-го Белорусского фронта за Одером вышли и части 2-й гвардейской танковой армии, что они утром 1 февраля завязали бои за Кюстрин силами 19-й механизированной и 219-й танковой бригад и вошли в город[7].

Насколько неосновательна эта версия, видно из того, что наш передовой отряд не в состоянии был тогда переправить даже легкие танки, и они вели огонь по врагу с восточного берега Одера. Что же касается и города и крепости Кюстрин, то после продолжительного штурма войска 5-й ударной и 8-й гвардейской армий овладели ими только в марте 1945 года. Но об этом пойдет речь впереди.

Много страшного, леденящего душу приходится видеть на войне: трупы и кровь, пепел и слезы... Война сама по себе жестока и уносит огромное количество человеческих жизней. Но эти жертвы, какими бы тяжелыми они ни были, оправдываются, если речь, разумеется, идет о нас, необходимостью борьбы за правое дело. Но иногда приходилось встречаться с жестокостью бессмысленной, лютой, звериной...

В самом начале февраля офицер связи в моем присутствии вручил пакет командиру 416-й дивизии. Генерал Д. М. Сызранов быстро прочитал донесение и передал его мне:

— Вот звери. И при своем издыхании фашисты творят новые преступления... Прочитайте.

В донесении говорилось, что разведчики 1368-го стрелкового и 1054-го артиллерийского полков в тюрьме города Зонненбург обнаружили сотни трупов узников.

Через полчаса я, пригласив парторга штаба армии В. К. Попова, инструктора политотдела П. А. Селиверстова и прокурора армии полковника юстиции Н. М. Котляра, уехал в Зонненбург.

Все на фронтовой дороге напоминало о прошедших здесь недавно боях: воронки, обугленные кузова автомашин, подбитые танки. А вот у обочины — свеженасыпанный холмик, на котором лежит каска с красной звездой.

Петляя между надолбами и табличками с трафаретными надписями «Минные поля», точно придерживаясь обозначенных указателями путей проезда, мы продвигались вперед. В Зонненбурге нас встретили командиры уже полностью выдвинувшихся сюда полков В. Е. Куркацишвили и М. А. Махмудов. По тесной улице мы на машинах поехали к тюрьме. Из окон почти всех домов свисают белые полотнища — капитуляция...

Вот и тюрьма. Каменная стена опоясывала несколько серых корпусов, а за ней были видны вышки со сваленными пулеметами и разбитыми прожекторами. Через узкую, обитую стальным листом дверь в железных воротах проходим внутрь и останавливаемся в оцепенении. Перед нами непередаваемо страшная картина: весь двор завален трупами. Распластанные ничком на камнях, с раскинутыми руками, они лежали почти вплотную, а рядом валялись различные вещи: какие-то письма и фотографии, евангелие... И всюду — кровь: на асфальте, на стенах, на полосатой одежке людей, которые больше походили на обтянутые кожей скелеты. Вот подросток лет пятнадцати. У него размозжен череп, а грудь изрешечена автоматной очередью. Рядом ничком лежит старик, который, судя по всему, прикончен выстрелом из пистолета в голову. И таких много... Нет сомнения, что после пулеметного огня по скоплению узников фашисты добивали тех, в ком еще теплилась жизнь.

Тяжелое зрелище...

Николай Михайлович Котляр начал считать трупы, но, дойдя до шестой сотни, остановился:

— Изверги. Варвары двадцатого века... Не будет им прощения... Всех найдем, дайте только срок.

Решили осмотреть один из корпусов тюрьмы. Всюду гарь, лестничные клетки обгорели. Большинство камер одиночные — три шага в длину, один в ширину. Узкая железная койка без матраца, крохотный столик, параша. Не помещение, а клетка. Наверху, почти у потолка, — узкое оконце, зарешеченное толстыми металлическими прутьями, в обитых железом дверях — глазок. Стены камер мокрые, покрытые зеленой плесенью.

На дверях многих камер прикреплены картонки с фамилиями и именами заключенных. Большинство из них — немецкие. Видимо, здесь содержались антифашисты.