Весны гонцы. Книга первая - страница 34
— И чего трепыхаешься? — ругала её Глаша. — Дёргаешься, как Петрушка!
— Уж очень ты стеснительная, — успокаивала Алёну Агния. — По-моему, тебе надо каждый урок выходить на площадку, привыкать. Ты ещё развернёшься. Честное слово! Попробуй каждый урок.
Но стоило Алёне выйти на площадку, её охватывал такой одуряющий страх, что она не могла избавиться от ощущения, будто её, как грешника в аду, поджаривают на сковородке.
«Неужели совсем бездарная?» — спрашивала себя Алёна. Но где-то в глубине души у неё жила уверенность, что она может работать не хуже других. Может, может, может! Только как избавиться от своей скованности? Она почти завидовала Джеку, хотя его самоуверенность была ей противна.
Алёна жадно читала Станиславского, однако и у него не находила ответа; занималась «освобождением мышц», но думала, что не в этом её беда, да к тому же ей казались скучными эти упражнения.
«И зачем я мучаюсь? — твердила она себе. — Бездарная, нескладная! Бросить всё, убежать — ведь все равно выпрут».
Однажды Соколова заговорила о разнообразии и сложности причин, вызывающих то или иное поведение человека. Например, застенчивость может быть проявлением скромности, то есть нежелания выделяться, выказывать свои достоинства; а иногда, наоборот, неуёмное честолюбие, жажда первенства приводят к чрезмерной боязни неудачи, и это сковывает человека.
Случайно или не случайно взгляд Анны Григорьевны скользнул по лицу Алёны, та вспыхнула, будто её уличили в чем-то постыдном. Неуёмное честолюбие! Да, стать обязательно знаменитой артисткой, играть самые лучшие, главные роли, всем нравиться, покорять хотелось ей. Иногда верилось, что это будет, и тогда самое трудное казалось преодолимым. Но от первой неудачи всё рушилось — даже во сне она видела страшные, позорные провалы. Как же научиться управлять своими чувствами? «Это большое искусство, и овладеть им нелегко, но без него нет и не будет настоящего артиста», — говорит Анна Григорьевна.
«Но ведь не из одних гениев и талантов состоит театр — нужны и средние актёры, — поучала себя Алёна. — Надо только прилежно и честно работать». Но и эти рассуждения не помогали. Наоборот, в душу заползала серая скука, и тогда ничего на свете не хотелось. Алёна была уверена, что Соколова может помочь ей, но нарочно не замечает её беды.
— Работайте, работайте больше. Ищите подлинное, верное, делайте его привычным, — говорила ей Анна Григорьевна, как и всем, только особенно часто напоминала: — Следите, Лена, за непрерывностью действия, стройте непрерывный внутренний монолог. И не думайте о чувстве — оно придет.
Как ни старалась Алёна, на занятиях её внутренние монологи постоянно прерывались посторонними мыслями. Стоило что-нибудь чуть-чуть не так сделать, и она почти физически ощущала критикующие, насмешливые взгляды, представляла весьма нелестные для себя оценки товарищей, и все летело в тартарары.
Алёна даже аппетит потеряла. Только и радовало — большие стенные зеркала отражали теперь девичью фигурку с такой удивительной талией, о какой Алёна и мечтать не могла три месяца назад. Алёна ловила на себе внимательные взгляды, с ней чаще стали заговаривать студенты других курсов, все настойчивее предлагали ей вместе делать этюды Джек, Сережа Ольсен, Коля Якушев и даже Валерий, которого Зина стерегла как собственность. Однажды Женя, поднимаясь с ней по лестнице общежития, сказал:
— Ты здорово переменилась!
— В чём? — спросила Алёна небрежно.
Он хмуро отвернулся.
— Не знаю. В общем переменилась.
А на следующий день во время лекции Алёна получила записку. Круглым Женькиным почерком старательно и мелко было выведено:
Алёне стало так смешно, что она зажала рот, чтобы не прыснуть — «в вихре огненном закручен», «замучен». Это Женька-то, неповоротливый, толстый, румяный! Но признание в любви всегда приятно, а если впервые в жизни, тогда… Пусть оно невнятное, и стихи такие странные, и всё-таки… Алёне хотелось оглянуться на Женю, однако она ещё не решила, как отнестись к стихам, и, снова пробежав их глазами, увидела, что в них и не говорится, будто «огненный вихрь» вызвала именно она. Может, Женька просто делится с ней переживаниями, как с хорошим товарищем? Алёна решила держаться подчеркнуто дружески. Она написала: «Не особенно разбираюсь в стихах, но мне кажется, форма слабовата. А вообще ты, вероятно, можешь писать стихи. Советую показать их Джеку и Валерию — они лучше знают поэзию». Когда Алёна оглянулась, Женька, багровый, смущённый, что-то просигнализировал ей — она не поняла, а через минуту получила новую записку: «Показывать никому не собираюсь — это тебе одной. А если плохо — порви». Алёна записку оставила, а после лекции спросила: