Ветер и дождь - страница 22
— Почему вы называете нас убийцами? Кто устроил засаду в лесу — мы или вы? Кто первым начал стрелять — мы или вы?
— Вы!.. Вы!..
— У-у-у!.. Лжецы!..
— Вы!.. Только вы виноваты!..
— Нет, вы!
Кто-то из толпы выстрелил в воздух. Гынжи немедленно ответили тем же.
Орош выдвинулся вперед и крикнул:
— Остановитесь! Вы сошли с ума? Мало вам двух убитых? Немедленно успокойтесь!.. Иначе…
Орош не сказал, что будет, если толпа не успокоится. Но люди, собравшиеся перед примарией, по-видимому, хорошо знали Ороша. Весь уезд Телиу уже успел узнать Ороша.
— Ладно, хватит! — примирительно сказал кто-то в толпе. — Давайте-ка лучше отнесем мертвых…
— Да-да, будет, — подхватил другой. — С этими шутки плохи… Они могут перестрелять нас всех…
Толпа послушалась. Люди, видимо, устали и были рады не вступать в новую драку. Плакальщицы снова принялись за свое дело. Под их заунывные крики толпа снова тронулась в путь. Мертвых понесли домой…
Мы в сопровождении Гынжей вернулись в примарию. Цигэнуш встретил нас осуждающим взглядом.
— Сколько их там было? — спросил он.
— Человек тридцать-сорок, — ответил я.
— Две гранаты, — сказал Цигэнуш, и в его голосе мне послышалась злоба страдающего человека. — Две гранаты — больше и не понадобилось бы… Эх, жаль, что я вышел из строя…
Орош осуждающе посмотрел на него и сказал:
— Жалеть нечего… Они ведь ничего не сделали, только покричали. И спокойно разошлись по домам. Зачем нам лезть на рожон? Ты не хуже меня знаешь наше правило: пользоваться оружием только для самозащиты.
— Чепуха! — сказал Цигэнуш прежним тоном. — Любое правило можно толковать по-разному…
Орош явно хотел переменить тему, но тут вмешался один из Гынжей. Это был молодой человек, высокий, сутулый. Выражение его некрасивого лица с низким лбом изобличало, как у всех Гынжей, непреклонность. Он был еще очень молод, но, как выяснилось, уже успел побывать на войне.
— Я тебя не понимаю, — сказал он Орошу. — Идет у нас теперь классовая война или не идет? А если идет, то почему мы не воспользовались таким удобным поводом, чтобы избавиться от классового врага? Почему мы его не ликвидировали? Так-то лучше было бы…
Орош сначала рассмеялся, потом нахмурился:
— Мы никого не имеем права ликвидировать. Никого… Мы обязаны растолковать людям правду и сделать их своими сторонниками. Быть может, в толпе, которая остановилась перед примарией, и были классовые враги. Но я убежден, что их не так уж много. А остальные — люди темные, невежественные или сбитые с толку, не понимающие, что происходит. Зачем их ликвидировать? Завтра они будут с нами. Во всяком случае, большинство из них.
Цигэнуш, по-видимому, понял, что он перегнул палку. Он лежал, закинув жилистые руки за голову, стиснув зубы, чтобы не кричать от боли. Вдруг он сказал:
— Кажется, у меня снова жар — думаю, градусов сорок, не меньше… В таком состоянии человек может ляпнуть все, что угодно. На другой день он сам ничего не вспомнит…
Все молчали. Только ветер продолжал однообразно завывать за тонкими стенами примарии и время от времени рвать ее ветхую крышу. Только дождь продолжал шуметь за окнами, окутанными непроглядной тьмой осенней ночи.
Дождь и ветер…
Дождь и ветер…
Дождь и ветер…
Я закрыл глаза и снова увидел золотые ворота.
— Скажи мне, Орзу, как ты могла выйти замуж за пожилого человека?
— Он сумел убедить отца и мать, что у него много денег и что это принесет мне счастье: всю жизнь у меня будут деньги, деньги. И я покорилась воле родителей.
— И ты была счастлива?
— Какое там счастье, если он ни разу меня не поцеловал?
— Но почему? Этого я не могу понять…
— Чего тут понимать? Мой муж был одержим с юных лет одной мыслью, одним желанием: разбогатеть. Он работал день и ночь — зарабатывал деньги. Когда ему показалось, что уже заработано достаточно, он отправился искать себе жену. Ему было пятьдесят лет, когда он на мне женился. А до этого он не знал женщин. Он ничего не знал. Ничего не умел. Он зарабатывал деньги.
Я поднимаюсь на крыльцо и вхожу в лавку вдовы господина Акопа. В лавку, над которой висит аляповатая вывеска с синими буквами: «Разные товары».