Ветер и пустота - страница 3

Единственная причина, по которой Танак мог приказать Первой армии вернуться, заключалась в том, что он не верил сообщениям Торо. Он, должно быть, думал, что они были частью заговора с целью передать недавно объединенное королевство в руки Акиры. Но ничто не могло быть дальше от истины. Если Танак сомневался в искренности сообщений Торо, Торо был бы рад привести своего нового лорда на стену. Затем, когда начнут падать стрелы, он, по крайней мере, послужит щитом.

Он покачал головой. Такое мышление было неправильным. Лично он мог ненавидеть Танака, но Танак был его законным повелителем, и, как генерал Первой армии, он поклялся подчиняться. Но если он это сделает, Три Королевства потеряют свою лучшую защиту. В письме Танака говорилось, что любая возможная агрессия со стороны азарианцев была вызвана вторжением Трех Королевств на их землю, но Торо ни на мгновение не поверил этому аргументу. Никто не привел пятьдесят тысяч солдат на поле битвы, чтобы захватить один форт. Их посылали захватить новую землю.

Торо отбросил свои разочарованные мысли. Решение может быть принято позже. Он с нетерпением взглянул на второе письмо. На нем была печать лорда Акиры, и почерк был его. Торо осторожно открыл его и обнаружил, что содержание сильно отличалось от первого письма. Торо был удивлен, когда прочел. Лорд Акира просил Торо вернуться домой. Не армию, а только Торо. Он знал, что следующий год будет временем великой борьбы, и он хотел, чтобы Торо был рядом с ним, помогал ему вести борьбу с азарианцами.

Письмо закончилось личной запиской, в которой обсуждались мысли Акиры о перемирии с Танаком. Торо не мог винить Акиру за его решение сдаться. Он хотел, чтобы результат был другим, но Торо не был уверен, что мог бы добиться большего. Лорд Акира принял наилучшее возможное решение, учитывая обстоятельства. Это было не идеально, но давало им шанс выжить.

Торо осторожно отложил письмо, почесывая длинную бороду, задумавшись. Предложение было заманчивым. Это означало жизнь вместо смерти, и его сердце, все еще влюбленное в идею долгой жизни, умоляло его принять предложение своего господина. Это было легко объяснить. Он был самым опытным генералом как в Западном, так и в Южном королевствах. Его опыт был бесценен. Но более мудрая часть Торо считала это решение и приказ неправильными. Он был не лучшим стратегом Южного Королевства. Если военное решение стоящей перед ними проблемы и существовало, то оно исходило бы не от него, а от Макото или Маширо.

Торо считал, что генерал должен вести свою армию. Эта вера сформировала его жизнь. Бросить свою армию во время беды было бы равносильно духовному самоубийству. Даже если бы только часть его людей осталась защищать форт от вторгшейся армии, Торо знал, что останется с людьми, которые остались и сражались. Он не мог просить любого человека отдать свою жизнь, если он сам не хотел это сделать.

Слеза грозила покатиться по щеке Торо. Он стер ее, взял себя в руки для ответа, который нужно было сделать. Предложение лорда Акиры было щедрым, но укрепило его решение. Он зажег новую свечу, зная, что в этом письме будет что сказать. Это будет последнее письмо, которое он напишет своему господину, человеку, которого он почти считал сыном. Ему было что сказать, и он знал, что его время на исходе. Он верил, что лорд Акира будет удовлетворен его решением.

Торо приступил к работе над последним письмом. Он обнаружил, что после того, как он принял решение, его душа была спокойнее, чем в последнее время. Он писал, пока свеча не стала догорать, и как только ночь и тьма подобрались к палатке, он сам погасил ее.

* * *

Настало следующее утро, и меньше его людей осталось в живых и увидело это. После очередного пребывания на стене Торо спустился посмотреть костер для людей, погибших в ночи. Торо покачал головой. Умереть в постели ночью, во сне — это был ужасный конец. Солдат должен был умирать с клинком в руке, видя перед собой врага. В этой войне не было чести.

Торо разглядывал лица вокруг себя, пока костер сжигал тела. Мужчины были напряжены и напуганы сильнее, чем раньше. Он не мог их винить. Он чувствовал то же самое, что и они. Одно дело знать, что ты можешь умереть в битве на следующий день, но совсем другое — знать, что если ты заснешь, есть реальный шанс, что ты никогда не проснешься. Это был страх пожилых, который проник в сердца молодых.