Ветер над островами - страница 6

– Что смотрел? – спросила она меня.

– Да так… – покачал я головой. – Где я?

Действительно, при чем тут наряд? А все остальное это? Джунгли, скалы, гиены, балканский язык и старый «винчестер», который при этом новеньким выглядит, как с завода? Разбитый обоз, колея, где следы только от тележных колес и конских копыт – и ни одного автомобильного протектора? Так где я все же?

– А ты кто есть? – ответила она вопросом на вопрос.

А кто я? Кто? А я теперь и сам не знаю. Нет, знаю, но почему-то чувство такое, что скажи я ей «из Москвы» – она и будет так дальше смотреть, нахмурив брови и явно не понимая, о чем речь идет. А о чем она на самом деле идет, речь эта самая?

– Человек прохожий, – усмехнулся я своему собственному ответу. – Тебе не враг. В беду попал.

– За беда видно, – кивнула она. – Кровь на тебе. Голова.

– Знаю.

Она вновь удивленно посмотрела на меня, затем переспросила:

– Ведаешь?

– Ведаю, – опять подделавшись под собеседницу, ответил я.

Между тем продырявленная гиена поползла к выходу из прохода, медленно, явно подыхая, оставляя за собой кровавый след. Судя по отдаче, калибру и форме пули, достаться ей должно было сильно. Тут орудие серьезное, одним ударом и шоком от него убить может. Сколько пуля весит? Граммов пятнадцать или больше? Может, и больше.

Я выдернул патрон из «бандольеро», осмотрел уже внимательно. Для револьверного длинный, при этом калибр этак сорок четвертый или сорок пятый, не меньше, если на глазок, маркировка на донце непонятная – буква «Р», и все. Гильза в длину сантиметра три с чем-то прикидочно, при этом снаряжен патрон не дымарем: от стрельбы лишь легкое синеватое облачко в воздухе повисло. Так себе порох, если честно: если для бездымного – грязноватый, но и не дымарь. Да и по запаху их не спутаешь. А вообще патрон серьезный, кувалда прямо, только для дальней дистанции я бы такого пользовать не стал, предпочел бы винтовочный.

Застегнуть на себе надо подвесную эту… вон как она на совесть сделана. Старые портупеи напоминает, кстати, тоже кожа, только рыжая, на латунных колечках и пряжках. На плечах ремни широкие, дальше – у́же, сзади буквой «Y» расходятся на плечах. Подсумки тоже из толстой кожи, крепкой и надежной, с быстрыми клапанами, как на армейской пистолетной кобуре, на углы приклепаны уголки, как на старинных чемоданах, чтобы не протирались. На века сделано, солидно.

Снаружи донеслось рычание, причем не одной глотки, а вместе с ним – жалобный скулеж, перешедший в отчаянный визг и оборвавшийся. А затем разом, как взрыв бомбы, визг, лай, хрип, возня, хруст костей и треск раздираемой плоти. Прямо здесь, у прохода меж камней.

– Чуешь? – громким шепотом спросила девчонка. – Стая зажрала. Уйдут теперь, за мы ждать не будут.

– Хорошо бы, – кивнул я, втыкая патрон в окошко ресивера.

Впрочем, теперь, с винтовкой в руках и в укрытии, я чувствовал себя не в пример уверенней, чем на дороге – с пустыми руками да прямо перед стаей. Да еще среди кучи трупов. Трупов… девчонка-то откуда? Из колонны разбитой?

– На дороге… – сказал я, показав рукой в ту сторону и стараясь говорить медленно: – …Там ваши? Ты с ними была?

– С они, – вздохнула она. – Убили все, никто не остался.

– Кто убил?

Она пристально посмотрела на меня, как на слабоумного, затем сказала:

– Негры убили. Кто тут убить может? Засада была. Обоз с товар шел, негры ждали. У иных ружья были, остальные рубили.

– Тут что, Африка? – спросил я, услышав о неграх и вспомнив о гиенах.

– Что? – явно не поняла она меня. – За что ты?

– Ну где я сейчас? – растерянно огляделся я.

– Не ведаешь? – удивилась она. – А как ты здесь?

– Не помню, – соврал я, решив не блистать рассказами про «яркий свет в машине»: не прокатят они тут. – Издалека я, а как сюда попал – не помню.

– На голове ранен, – кивнула она уверенно. – Мозги помялись.

– Ну да, типа того, – обрадовался я, убедившись, что скользкую тему мы обошли.

А мозги у меня и вправду «помялись», даже погнулись. Здорово мне по голове приложило – болит, зараза.

– Бога веруешь? – вдруг строго спросила девчонка.

– Верую, – уверенно кивнул я, хоть сам в этом сомневался глубоко.