Ветер шумит в тополях - страница 8

стр.

РЕНЕ: Ах, нет, я не хотел, если вы считаете, что это нескромно, простите меня…

ГУСТАВ: Лицемерие — это еще хуже! Вы хотите знать, почему я больше не состою в браке? Так ведь?

РЕНЕ: Мне это совершенно безразлично.

ГУСТАВ: Тогда я вам скажу: жена меня бросила и ушла к аптекарю.

РЕНЕ: Ах, к химику…

ГУСТАВ: Нет, он был травник, зануда, который дозирует.

РЕНЕ: Должно быть, это вас сразило.

ГУСТАВ: Нет, это меня «не сразило». Знаете, в моих кругах всё происходит несколько иначе. Вам этого не понять.

РЕНЕ: В ваших кругах?

ГУСТАВ: Я происхожу из очень знатного дворянства. Имя, которое ты носишь, обязывает. Она оказалась его недостойна, вот что самое страшное.

РЕНЕ: Ах, так вы из дворян… Я не знал.

ГУСТАВ: Я не кричу об этом на всех углах.

РЕНЕ: А правда то, что о вас говорят?

ГУСТАВ: Что именно?

РЕНЕ: Что вы заключаете браки только со своими, то есть даже внутри семьи, и по прошествии нескольких поколений родственных браков у людей появляются физические, впрочем, и психические тоже, изъяны. Как результат отсутствия притока свежей крови.

ГУСТАВ: Не возьму в толк, о чем вы говорите.

РЕНЕ: Например, наследник русского царя страдал гемофилией…

ГУСТАВ: Да.

РЕНЕ: Говорят, что это результат кровосмесительных браков между двоюродными братьями и сестрами, и что…

ГУСТАВ: Послушайте, мне ничего об этом неизвестно. Лично у меня всё быстро заживает!

РЕНЕ: Тем лучше!

ГУСТАВ: А вы? Предполагаю, что вы вышли из народа, и хорошо перемешанного.

РЕНЕ: И горжусь этим!

ГУСТАВ: При этом нельзя сказать, чтобы у вас был слишком уж здоровый вид. Вы были женаты?

РЕНЕ: Нет. После войны я хотел стать рамочных дел мастером.

ГУСТАВ: Рамщиком?

РЕНЕ: Да.

ГУСТАВ: Оригинально.

РЕНЕ: Знаете, это ремесло требует определенного художественного вкуса. Надо уметь подобрать соответствующую рамку. В зависимости от сюжета рама должна быть либо тонкая и легкая, либо более тяжелая и массивная…

ГУСТАВ: Благодарю вас, мне известно, что такое рама для картины! Значит, вы любите живопись?

РЕНЕ: Да. То есть, по крайней мере, я ценю гармонию в сочетании картины и рамы.

ГУСТАВ: То есть, упаковка интересует вас больше, чем подарок.

РЕНЕ: Не знаю, но думаю, что я был бы хорошим рамщиком.

ГУСТАВ: Почему бы и нет? Уверен, что среди хороших рамщиков встречаются и хромые.

РЕНЕ: Однако из-за капризов моей ноги я предпочел обосноваться здесь. Мне нравится.

ГУСТАВ: Вам здесь нравится?

РЕНЕ: Да.

ГУСТАВ: Меня это не удивляет. Вам везде будет хорошо. У вас поразительная способность к адаптации, я прав?

РЕНЕ: Даже и не знаю.

ГУСТАВ: И вы считаете, что это положительное свойство?

РЕНЕ: Вы за что-то сердитесь на меня?


Появляется Фернан


РЕНЕ: Вам лучше?

ФЕРНАН: Да вроде ничего… Не слишком-то всё это весело, верно?

РЕНЕ: Не слишком.

ГУСТАВ: Что случилось?

ФЕРНАН: Мне стало нехорошо прямо на краю могилы, предназначенной для нашего друга Мерсье, и я туда свалился.

ГУСТАВ: Заняли его место?

ФЕРНАН: В какой-то степени. Рухнул в могилу, как мешок, а, когда очнулся, не знал, что делать… Хотя понимал, что в могилу сваливаться не следовало.

ГУСТАВ: Мое отсутствие было не слишком заметно?

ФЕРНАН: Нет.

ГУСТАВ: Никто не спрашивал ни где я, ни почему я…

ФЕРНАН: Нет, нет, всем это совершенно безразлично.

ГУСТАВ: Тем лучше! Вас не смущает, что я передвинул собаку на старое место?

ФЕРНАН: Нет, если она будет вести себя спокойно.

РЕНЕ: Бедный Мерсье… Странно, когда кончают самоубийством в таком возрасте. Я всегда думал, что самоубийство — удел молодых.

ГУСТАВ: Вы уже двадцать пять лет, как покончили с собой.

РЕНЕ: Знаете, Фернан, Густав сегодня за что-то на меня сердится.

ГУСТАВ: (Фернану) Но ведь так оно и есть! Двадцать пять лет в этой дыре… Разве не так?

ФЕРНАН: А я — десять.

ГУСТАВ: Да, но вы тоже, как он. Вы… эээ…


Густав стучит указательным пальцем по лбу.


ФЕРНАН: Я сумасшедший?

ГУСТАВ: Нет, но у вас — постоянная потребность во врачебном присмотре. Что до меня, я никогда не смог бы надолго остаться в богадельне. У меня потребность… остаться в истории!

РЕНЕ: Звучит красиво, особенно в устах человека, который практически не выходит из своей комнаты.

ФЕРНАН: А что, собственно, вы понимаете под «остаться в истории»?