Ветры Босфора - страница 18
- Ай, шайтан! - придавленно, приглушенно взвизгнул вдруг матрос Файзуил Зябирев. Выломился из скопления парусиновых рубах, высокий и тонкий. Пробился к командиру, перед которым расступались, пропуская к самому борту. Зябирев протянул смуглую руку с вытянутым пальцем, показывал на лошадей на палубе. На «султане» их было десятка два. Быстрее всего, до начала боя и еще больше было. Часть побита. Часть, обезумев от огня и крови, сорвалась с привязи, оказалась за бортом. Казарский перевел взгляд, следуя за пальцем матроса. Между бизань-мачтой и бортом пристроился матрос с «Ганнимеда» и пеленал
чем- то -верно, разодранным тряпьем - припавшего на подломленные передние ноги коня. Высокую холку трепал ветер. У Казарского екнуло в груди. Через сколько боев прошел. А сердце так и не ожесточилось, не привыкло к войне. Жалость к животным жалила подчас даже горячее, чем жалость к людям.
- Вай, вай, вай! - жалеючи, мотал головой Зябирев. - Хорошши конь! Шибко хорошши конь!
Он был единственным татарином на борту «Соперника». Молодой, совсем мальчишка, тоненький и гибкий, как девушка, он выделялся тюрской смуглотой кожи и характерным обрисом красивых черных, бараньих глаз. Казарский взглянул на матроса. Жалость к коню высветила особенно сильно эту не-славянскую, родовую отличительность в татарине. Впрочем, очень симпатичную «инакость».
Кого- кого только не стал собирать ныне на русские корабли андреевский флаг! Греки, хорваты, далматы. У всех одно убеждение: южный берег Черного моря -туркам. Там они жили, живут и жить будут. А вот северный берег, Турция, отдай. И западный - отдай. Как пришла с пожарами и кровью - так и уходи. Хватит грабить. Хватит невольничьих рынков, шумевших и в Евпатории, и в Кафе. Время ли для невольников?
А вот как сбросят последнего турка в море, так иди, христианин, на замирение. Не задирай больше ни Россия Турцию, ни Турция Россию.
Так матросы в разговорах устраивали будущий мир. Верили и не верили, что так быть может…
Татары на кораблях пока в новинку. У каждого позади какая-нибудь ссора, страх потерять голову. У Файзуила тоже. Не исчезни он однажды ночью из аула, украшала бы уже его лохматая башка с такими красивыми беспокойными глазами пику Мухтара-эфенди, какого-то самодура из-под Бахчисарая.
Страшен плен турецкий.
Любой русский моряк предпочтет плену смерть. Скованных по рукам и ногам цепями людей, раздетых догола, ведут по стамбульским улицам. Блажат дервиши, у ртов бешеная пена. Кричат о врагах аллаха, врагах пророка Магомета! В пленных летят из толпы камни, железные крючья, а то и меткие, посланные умелой рукой, ятаганы. Но стократ страшнее попасть в плен к туркам татарину. Единоверцу толпа ста шагов пройти не даст. Разорвет на части, растопчет, размажет плоть по земле. В крови несчастного стамбульцы вымочат босые ноги. Как в крови барана,
зарезанного на рамадан
Перед каждым походом Зябирев, уединившись в каком-нибудь темном уголке - в глубинных недрах трюма мало ли таких! - отрешенно и сосредоточенно творит намаз. Больше боя, больше жесточайшего шторма боится плена. Казарский настрого наказал, не трогать татарина во время молитвы. Чего бы ни было в прошлом - всем жить на одной земле. Жить на одной земле можно только в уважении друг к другу.
- Ой, Файзуилка, - строго осудил и татарина Конивченко, еще больше суровя серо-седые, полынные брови, - у тя чи очи косые? Люди дырки в борту «султана» щитают. А твои глаза на коняку косят! Вот хропнет тебя турка, такого разяву, на ятахан, выпустит требуху, шо из пса!
- Моя мал-мала шибко коней любит. Моя коней любит, как корабли любит, - с лаской в голосе возразил татарин.
Что- то и Казарскому -так же, как и боцману - не нравилось в призовом судне Кутакова. Да судна и не было. Была громадная, черная после пожара посудина с одной-единственной уцелевшей бизань-мачтой. Посудина оседала в воду, притягиваемая донными духами. Помоги Бог Кутакову дотянуть ее до Анапы! Кутаков, самоуверенно храбрый, в бою «слеп». Если уж ему завязалась пальба - то крой и круши. В бою глаза заливает кровью. Казарский подумал, что встреться с турецким отрядом в море не Кутаков, а капитан-лейтенант Стройников, командир «Меркурия», плененный «султан» выглядел бы, пожалуй, не так жалко.