Ветры Босфора - страница 26
Вукотич подскочил к капитану.
- Послушай, ты! Ты на военном корабле, а не в кофейне Стамбула Ты - пленный. Пленного спрашивают - пленный отвечает!
«Соколу» Вукотича предстояло остаться в разведке, когда «Ганнимед» и «Меркурий» уйдут.
- Гляди, как он отчесывает капитана! - добродушно усмехнулся Стройников. - Оставьте его, Вукотич! Не будет он говорить.
- Он должен говорить!
- Что ж с него, с живого, шкуру сдирать?…
- Вот так! Вот так нам и надо, славянам! С нас сдирают - а мы рассиропливаемся! Наполеон - европеец, а и он так не сиропил с пленными, как мы.
- Но вы же не Наполеон, Вукотич…
- А почему я не Наполеон! Почему я не Наполеон! - с неожиданной силой вновь взорвался Вукотич. - Нет, господа! Если б я был на месте французов, на месте англичан, я бы и не в такие лисьи игры, в какие они играют с нами, играл бы! Я бы совсем славян за простаков брал и предавал их еще больше, чем они предают, без стеснения!
- Что так? - не без иронии спросил Стройников.
- А то! Твердим вслед за Европой: «Наполеон - первый полководец мира». «Первый полководец» бит Кутузовым. Но кто-нибудь Кутузова называет «первым полководцем»? Битый - «первый», а тот, кто его побил, - не первый! И всегда с нами, словянами, так! Коли сами себя не уважаем, кто уважать нас будет?
Стройников махнул рукой и впереди Казарского пошел в каюту фельдшера. Вукотич, упрямый вблизи упрямых, остался, намереваясь с помощью переводчика заставить турка заговорить.
- Я тебя, Семен Михайлович, - понизив голос, проговорил Казарский, - еще раз с призом поздравляю. Шепнул: - С «Рафаилом»! Попомни мое слово, фрегат твой.
Стройников оборотил лицо. Глаза блестели. С видом старшего товарища, с полуслова понимающего младшего, ответил:
- В твои руки, Казарский, отдал бы «Меркурий» с дорогой душой. У тебя, черт самолюбивый, всегда перец под хвостом. Ты лапоть дырявый, «Соперник», в исправный корабль превратил. В твоих руках «Меркурий» был бы не хуже, чем он в моих!
Вукотич справился со своим норовом. Оставил капитана, догнал офицеров; фельдшер запеленал бинтами молодого турка с садиной на плече так, что тот сам поди уже поверил в серьезность своего ранения. Оказалось, что он в чине байрактара, - прапорщика. Он показал: за ними следует третье судно десанта, транспорт «Измир».
Турки не сдавались.
Спор за Анапу не кончен.
Команда «Меркурия» готовилась ставить паруса. Молодец Семен
Михайлович!
Люди сытые, крепкие, загорелые. Делают все летом! Покидая корабль, Казарский ревнивым взглядом оглядывал палубу брига. Что ж, что корпус широковат. Строительный материал не может не диктовать обводы. И все равно все в «Меркурии» - гармония и разумность, стройность и подчиненность законам красоты.
Подошли к борту. Переменив голос, гортанно, как говорят турки, Казарский, смеясь глазами, пожелал Стройникову:
- Да получишь ты радость жизни и десять сыновей! И ты, и сыновья твои чтобы удачливыми были!
Стройникову стоило пожелать десяти сыновей. (Только б не в браке с Воздвиженской!) Наверняка Семен Михайлович вспомнил Татьяну Герасимовну. Но на укол пикой ответил уколом. Как правовернейший из мусульман, поднял руки ладонями кверху, возвел нахальные глаза к аллаху, огладил лицо, соединив руки у клинышка несуществующей бороды:
- Да будет так, как ты сказал, паша! Да получишь и ты радость жизни и десять дочерей, чтобы моим сыновьям было кого брать в жены!
Вукотича передернуло! Нет, надо быть хотя бы наполовину сербом, чтобы понимать, что пока в Черном море есть хоть один «султан», истинному православному не до зубоскальства…
А турчанку довелось Казарскому увидеть еще раз. Уже в Анапе. Она оказалась женой не коменданта Анапы Шатыра-паши, а женой помощника коменданта, билим-паши Теймураз-бея. Однако Теймураз-бей приходился племянником самому везирю Порты, потому они с Шатром делили на двоих один дом, - лучший дом Анапы. Передача турчанки единоверцам прошла статьей в подписанных обоими сторонами условиях сдачи. Ее в сопровождении двух турок отпустили еще тогда, когда никто не знал, чем кончится война.
Анапа полнилась стоном и плачем.
Рыдали казачки над трупами казаков.