Ветры Босфора - страница 37
Казарский и себя помнил таким же зеленым мичманом, плававшим на канонерской лодке. Жаловался тогда в письме матери: «Служба на лодке слишком безопасна и спокойна, чтобы прославить Отечество». Было такое, было в жизни Александра Ивановича. «Медвежил», под Скаловского, широко расставляя ноги, по чужим пирсам западного Причерноморья, по крутым улочкам болгарских селений. Вскидывал веки к бровям в намерении сверкнуть огнистыми щелями глаз. И обминал ненавистно новые края фуражки. Увы, фуражку Скаловского мяли не руки, а морские ветры. И сколько ни ставь широко ноги, так, как Скаловский, не пройдешь. Его походка от того, что покачали и покачали его на палубе волны.
….
Эскадра Скаловского вышла из Сизополя, намереваясь вступить в крейсерство у Анатолии.
«Нет, - думал Скаловский, - не выйдет эта лиса, Осман-паша, из проливов! Только провиант команды зря переведешь!»
Ночь вблизи берегов противника. Эскадра погрузилась в чуткий, тревожный сон. Вахтенный офицер шагал по шканцам, в напряжении вглядывался в темень, покрикивал часовым: «Впередсмотрящий! Усилить внимание!…», «Хорошенько смотреть!» Чуть-чуть посерело небо; все еще должно было спать. Но вахтенный «Пармена» вдруг, внезапно увидел открывающуюся дверь командирской каюты и фигуру командира в проеме. Шарахнулся со всех ног к командиру эскадры.
- Ваше превосходительство! Вахтенный офицер лейтенант Воскобойников! - И собирался доложить: - Курс… Сила ветра… Местонахождение…
- Отставить! - прервал Скаловский. - Сам знаю, что я - превосходительство. Барабанщика наверх.
- Есть!
Через минуту барабанщик был перед Скаловским.
- Боевую!
Раздалась призывная дробь, не умолкавшая до тех пор, пока с остальных судов эскадры не послышалась ответная. Тотчас «Пармен» наполнился топотом сотен ног. Слышались окрики, свистки боцманов. У фок-мачты, у грота, у бизани - офицеры, матросы, - каждый на своем месте по расписанию. Через минуту на «Пармене» уже ставили убранные на время дрейфа паруса. И еще лиселя с правой, и топселя.
Эскадра двинулась на Пендераклию.
На подходе Скаловский не покидал шканцев. Напряженный и страшно серьезный, время от времени отдавал скупые команды по эскадре. Открылась гавань Пендераклии, В просвете между двумя фортами - широкий и высокий корпус спущенного со стапеля корабля. Мачты все еще сухие. До этой самой минуты Скаловский побаивался, что «Махмуд» мог быть уже под парусами и тогда достать его будет невозможно. Станет маневрировать, менять позиции. «Махмуд» был гол и беспомощен, как новорожденный. Вся опасность - батареи фортов. Скаловский хмыкнул, развеселившись. Хриповатым басом, всему флоту знакомым, проговорил:
- Я думал, «Махмуд» в самом деле на Махмуда похож. А он, ребята, на меня похож! Я - бочка, и он - бочка. Ребята, корабли брали, а бочку-то не возьмем?
Воскобойников засмеялся нервно и возбужденно. Потом, когда все кончится, лейтенант в Сизополе сто раз перескажет эти слова. И они станут очередной легендой о Скаловском, флотским фольклором, притчей. Прозвучат в офицерских кают-компаниях, в матросских кубриках, на баках и ютах. И будут вызывать уже не нервный и возбужденный смех, в котором ожидание боя, а хохот, гогот, восторг:
- Я - бочка, и он - бочка. Ребята, побратаемся с Махмудкой?
Двое суток Пендераклия была в сизом дыму, пропарываемом оранжевыми всполохами сотен выстрелов. Грохотали батареи фортов. Грохотали батареи кораблей. Турки защищались яростно и изобретательно. К концу первых суток Скаловский понял: не иметь ему «Махмуда» в качестве призового судна. Но это только распалило его желания. К исходу первых суток почти все батареи фортов были подавлены.
Оставалось подавить всего два орудия левого форта. И тогда «Махмуд» будет прикрыт всего линией мелких кораблей, - как султан во дворце хлипкой дворцовой стражей. В десятом часу утра линейный корабль «Норд-Адлер» устремился в устье бухты между двумя фортами, батареи которых молчали. Но вдруг поросший кустарником берег, вчера совершенно безопасный, окутался дымом и грохнул залпами скрытых, молчавших до поры до времени батарей. «Норд-Адлер» за один залп получил столько ядер в правый борт, сколько не получил за весь вчерашний день. На корме вспыхнули пожары. Убило рулевых. Корабль повело, и слышен был болезненный скрип во всем его корпусе и рангоуте. А с берега все обрушивались на него смерчи огня. Скаловский еще раз убедился в том, что турки умеют защищаться не хуже, чем нападать. И тогда решил: спустить на воду две шлюпки. Пусть вызовутся охотники, - нужны самые отчаянные смельчаки, те, у кого морская лихость в крови. Такие нашлись. Одну шлюпку, как брандер, загрузили горючей смесью, пропитанными смолой и нефтью кранцами, ветошью. Вторая шлюпка - шлюпка-спасатель. Неприметные в дыму, обе скользнули в устье бухты. До «Махмуда» оставалось метров пять-семь. Охотники подожгли смесь, попрыгали за борта. Шлюпка - пылающий факел - продолжая движение, устремилась к кораблю. «Султан» занялся оранжево-дымным пламенем. Ветер колыхал пламя, разбрасывал искры во все стороны. Словно вся бухта горела.