Ветры славы - страница 46
На околице длинного села победителей встречали цыгане, расположившись табором. Несколько мужчин стояли на бровке, у самой дороги, буквально рядом с проходящими войсками, и неистово, вдохновенно играли огневой мадьярский чардаш; а цыганки кружились в танце поодаль от большака. Нелегко было проехать мимо, не притормозив, не полюбовавшись песенной вольницей.
«Да за что нам все это?» — спрашивал себя Мехтиев, оглядывая и крупную зыбь всхолмленной степи, и накалившееся голубизной небо, и пестрые толпы молдаван на всем протяжении пути к берегам Дуная, и широкие улыбки на загорелых лицах своих бойцов, и, наконец, этих неутомимых скрипачей на бровках грейдера и танцующих цыганок за кюветами, где полощутся на ветру выцветшие до облачной белизны рваные пологи кибиток… «Почему только нам?» — думал Бахыш, и тоска по однополчанам, навсегда оставленным там, на высоте двести девять и рядом с деревенской церковкой, вдруг остро обжигала сердца. И делалось неприятно на душе оттого, что прямо из вчерашнего ада, с его страданиями и гибелью товарищей, так сразу попал на это торжество жизни.
Иногда на гребнях дальних балок возникали миражные видения: то появлялась внезапно на горизонте милая древняя Гянджа, очерченная поразительно броско; то начинало плескаться меж облаков, точно меж скал, высокогорное озеро Гек-Гёль; а то рисовалась тугая излучина Бакинской бухты, окаймленная Морским бульваром. И тогда Бахышу чудилось, что война, наконец, осталась позади и что он ведет свой полк не на Балканы, а на Кавказ, встречаемый ликующими земляками…
Однако скоро, пожалуй, Дунай.
Мехтиев отъехал в сторону, чтобы снова оглядеть батальоны перед возможной встречей на переправе с командиром корпуса или, быть может, и с командующим армией. Жаль, вид у солдат был совсем не парадный: еще нет и суток, как вышли из такого дела.
…Сколько помнит на своем веку голубой Дунай, но подобного и ему, старому воину, наблюдать не доводилось. К вечеру севернее Измаила сгрудились почти все войска Третьего Украинского фронта, а новые колонны подходили и подходили с севера, упруго растягивая за собой длинные завесы мельчайшей пыли, от которой трудно было дышать на дорогах. Весь прибрежный лес, вековой, могутный, был по-хозяйски чисто вымыт, как горница, самим Дунаем; и тут, в лесу, хотя и тоже забитом войсками, люди чувствовали себя повольготнее от речной прохлады.
Инженерные батальоны наводили понтонную переправу, которая вряд ли будет готова раньше утра. Но уже сейчас к мосту невозможно пробиться: не только пехота, а и тяжелая техника — пушки, танки, самоходки, машины — сгрудились в трехкилометровом радиусе от понтонного моста так тесно, что Мехтиев отказался от соблазна подойти к самой реке.
Он услышал позади себя солдатский разговор. «Устроили миллионную очередь на границе», — сказал неокрепший ребячий голосок. «Главная-то очередь будет там, на германской», — ответил ему степенный солидный баритон. «Но мы здесь перешагнем первыми». — «Ладно, сочтемся, когда домой вернемся…» Мехтиев заулыбался и глянул из-за плеча: говорили молоденький белобрысый сержант и детина лет сорока, из пушкарей, судя по погонам.
«Миллионная очередь, — раздумчиво повторил Бахыш, пробираясь среди солдат, блаженно спящих, как на пляже, на речном песке. — Очередь на границе. Солдаты скажут!..»
Нет, не мог себе представить Мехтиев в сорок втором, что выйдет на государственную границу командиром стрелкового полка. Ни о чем таком и не могло думаться тогда — в черные, чадные дни Кавказской обороны.
Он выбрал свободное местечко у подножья старого вяза, встал повыше на его сильные жилистые корни и отсюда неторопливо окинул взглядом огромный бивуак Третьего Украинского фронта. Десятки стрелковых и артиллерийских дивизий, механизированные корпуса, танковые бригады, тысячи автомобилей, всевозможные специальные части, штабы всех степеней и обозы, обозы — вся эта махина, которая называется фронтом, точно в самом деле выстроилась в миллионную очередь на государственной границе, чтобы, переправившись через Дунай, идти дальше, освобождать всю Южную Европу.