Ветряные мельницы надежды - страница 46

.

Делайла вывалила мне на колени три охапки бумажных носовых платков. Даже проковыляла на кухню и принесла корзинку для мусора. Платочки здорово пригодились — я их уничтожал с бешеной скоростью. А свой «настоящий» платок даже не потрудился вынуть из кармана — зачем? Все равно его не хватило бы и на полминуты.

Представления не имею, сколько все это продолжалось, пока Делайла не сказала:

— Ты не забыл про маленький конверт? Там ведь письмо. Только не думай, что я тороплю, сынок. Ни в коем случае. Когда сможешь, тогда и откроешь.

Но я чувствовал, что ей страшно интересно. И если уж по правде, то забыл я про письмо. Ну, почти забыл. Неудивительно. Голова другим была занята: я старался привыкнуть к мысли, что у меня есть мама. Так что письмо от бабушки, о которой я всегда знал, как-то расплылось в мозгу. И вдобавок утонуло под горой платков.

Я сунул в эту гору пальцы и нащупал письмо. Открыл. Медленно прочитал про себя. Потом еще раз, вслух, для Делайлы. Ей ведь очень хотелось знать. Совсем не из любопытства, нет. Мы с ней подружились, а у друзей нет тайн друга от друга, верно? И вообще — если бы не Делайла, я б и не узнал ничего. А теперь знал. И только благодаря Делайле.

Дорогой наш, любимый Себастьян!

Мы с Селией, твоей мамой, так обрадовались твоему письму, что просто не знали, куда деваться от счастья. Я даже на работу ей позвонила, хотя обычно этого не делаю. О письме мне сообщили из мотеля, где я раньше работала. Я давно на пенсии, но меня все помнят. Как только письмо пришло, сразу сообщили. Я за ним съездила, а когда домой вернулась, твоей маме позвонила. Она парикмахер в Порт-Хьюниме. Это недалеко от Вентуры. Ей не положено разговаривать во время работы — клиенты ведь ждут, когда она им голову вымоет, подстрижет или еще что. Но мы все равно говорили, говорили, и она танцевала от радости прямо там, в своем салоне, а я кружилась и кружилась у себя на крыльце. Уж так мы с ней были рады — не описать!

Но должна сказать, что ты меня и огорчил своим письмом, ох как огорчил! Ты мне сердце разбил словами, что прощаешь меня за то, что я забыла о тебе. Милый наш, любимый мальчик, мы никогда о тебе не забывали. Ни на день, ни на час, ни на минутку. Больше всего в жизни твоя мама жалеет о том, что поддалась на угрозы этого чудовища и согласилась не видеться с тобой. Понимаешь, Селия очень его боялась. А еще сильнее боялась, что тебе будет только хуже, если она не согласится на его требования. Но за прошедшие десять лет мы с ней написали тебе писем сто, не меньше. И сейчас убедились, что адрес был верным. Ни одно из них не вернулось, и мы не знали — то ли отец их тебе не давал, то ли ты так разозлился на маму, что даже не хотел отвечать. Теперь-то все понятно. Он тебе не показывал наши письма. Честно говоря, не думала я, что он до такого опустится — хотя я отлично знаю, что он за человек.

Ты можешь спрашивать у меня о своей маме все что угодно. Все, что тебе хочется знать, дорогой. Через денек ты и от нее письмо получишь. Мы ведь теперь знаем, как с тобой связаться. В тот день, когда пришло твое письмо, она упустила последнюю почту — работала допоздна. Но она напишет, очень, очень скоро.

Мы любим тебя, Себастьян. Всегда любили и всегда будем любить. И мы всегда мечтали о том, как снова увидим тебя — когда тебе исполнится восемнадцать и у него не будет на тебя прав. Уже совсем скоро.

С огромной любовью, милый ты наш мальчик.

Твоя бабушка.

Р. S. Посылаю тебе наши с мамой фото и еще снимок ветряных мельниц. Ты их просто обожал, помнишь? Часами сидел на заднем крылечке и смотрел на них. Я изумлялась, глядя на тебя. Они тебя вроде гипнотизировали, мой мальчик. Хотя ты был совсем маленький — не помнишь, наверное?

Р. Р. S. Поблагодари от нас с мамой Делайлу. Скажи ей, она наша спасительница!

Я посмотрел на Делайлу.

— А ты помнишь эти ветряные мельницы, сынок? — спросила она.

— Хорошо помню. Как раз вчера ночью рассказывал про них Марии. И обещал завтра показать ей картинку.

Удивительно, правда? Вот и мы с Делайлой так подумали. И поудивлялись — молча, каждый про себя.