Входи, открыто! - страница 12

— Заходи, гостем будешь! — последовало приглашение.

Саня вздохнул с облегчением и вошел в дверь.

— Ты чего в этой дыре киснешь? Одевайся, поехали! — заговорил он с порога.

Вблизи недовольный Сева был еще больше похож на старорежимного аристократа.

— Пое-е-хали? — с какой-то брезгливостью переспросил он, отстраняясь и пытаясь хоть как-то запахнуть на груди розовый стеганый шлафрок, который наверняка был Лялиным халатом. — Куда это? Не-ет, я никуда не поеду. Мне и тут хорошо. То есть плохо. Мне очень плохо. Хорошо, что ты с гитарой приехал. Давай играй, я плясать буду.

Высоченный Сева нагнул голову с коком, раскинул руки и уже было пошел по кругу, но Саня дернул его за полу халата и остановил:

— Погоди плясать, в другом месте напляшемся!

Войдя в роль музыканта-гитариста, Саня уже представил себя предводителем хора цыганок с огненным взором и в пестрых юбках, отставного поручика Севу и разудалую московскую гульбу.

— Где? — заинтересовался, останавливаясь, Сева.

— У цыган кочевых! В таборе! Черноглазая Стеша тебе по руке погадает, судьбу предскажет.

— Глупости ты говоришь, Сашура, по вагонам теперь цыгане кочуют, по вокзалам, — трезво заметил пьяный Сева. (Впрочем, он был не так уж пьян, что было для Александра Павловича приятным сюрпризом.) — А пляшет теперь народ по ночным клубам.

— Ну, так в ночной клуб поедем, — обрадовался Саня, довольный тем, что дело сдвинулось с мертвой точки.

— Днем? — Сева смотрел на него с укоризной. — Зря ты, Сашура, с утра пораньше водку пьешь. В голове от нее мутится. Бери пример с меня. Я только коньяк употребляю.

Александр Павлович на секунду сбился от неожиданного поворота в разговоре, зато Сева продолжал трагическим голосом:

— Некуда нам идти! Жизнь такая, что ехать некуда! Плясать будем! И ты тоже со мной пляши. Тоска у меня, понимаешь?

В голосе Севы зазвенели слезы, и он рванул Лялин розовый халат.

Александр Павлович повертел головой, почесал в затылке и подумал: есть, видно, отчего горевать тебе, Сева! Но горе мыкать придется в другом месте. Вот только придумать бы, как тебя отсюда выкурить!

И тут Александр Павлович увидел гуся. Вытянув шею с большим голубым бантом и растопырив крылья, гусь спешил к ним по коридору с угрожающим шипом. Поглядел, обернувшись, на гуся и Сева.

— А знаешь? Поедем в самом деле куда-нибудь, — заговорил он самым обычным будничным голосом. — Забодал меня этот гусь! Щиплется гад, страшное дело!

Сева мгновенно скрылся в комнате, и гусь приготовился налететь на Александра Павловича. Видно было, что он сильно раздражен, и пощады от него ждать не стоило. Александр Павлович заслонился от гуся, быстро открыв дверь в ванную.

— Одеваться надо, — раздался из комнаты голос Севы. — А не знаю, куда свитер подевался.

— Пиджак надевай! Форма одежды парадная, — машинально отвечал Александр Павлович, тесня гуся дверью и пытаясь загнать его внутрь, в ванную, куда тот из любопытства сунул длинную шею. — Иди купаться, тега, иди, — приговаривал он, — иди купаться!

Гусь, словно бы соблазнившись купанием, действительно вдвинулся в ванную, и Александр Павлович с облегчением быстренько захлопнул дверь и привалился к ней. Потом нащупал щеколду и задвинул. Гусь за дверью громко и недовольно загоготал. Иргунов зажег гусю свет и с облегчением подумал: «Один есть! Теперь бы со вторым управиться!»

Сева опять о чем-то спрашивал его из комнаты, но Александр Павлович не мог ему ответить, он писал на листке блокнота предупреждение: «Осторожно, гусь!», чтобы повесить на двери ванной. Сева появился на пороге комнаты, держа в руках свитер.

— Пиджака не нашел! — объявил он и опасливо огляделся, ища глазами своего врага.

— Ну и ладно! Давай быстрее! — поторопил его Александр Павлович. — Пока не вырвался!

— Ага! Я мигом! — согласился Сева, натянув свитер и берясь за дубленку. Он хоть и торопился, но двигался все равно плавно и вальяжно.

Александр Павлович порадовался про себя, что Сева не так уж пьян и вполне доброжелателен. Он успел приглядеться к Севе и нашел, что тот ему симпатичен. Кроме того, Сева был вальяжным и барственным красавцем, что делало его в глазах женщин неотразимым, в нем были простота, искренность, непосредственность.