Викки - страница 33

Женщина поднялась из-за стола.

— Спасибо вам, мадам Роза, — сказала она. — В общем-то, о том, что вы сказали, я знала и раньше, но взглянуть правде в глаза никак не решалась.

Она начала рыться в кошельке.

— Сколько я вам должна?

— Об оплате — с сестрой Кланки, которую вы видели при входе. А впрочем, постойте!.. Я вспомнила: утром, когда я раскладывала карты, они мне сказали, что сегодня мне следует давать свои советы бесплатно. Я привыкла во всем слушаться карт, так что не надо денег.

— Но я не нуждаюсь в милостыне! Я в состоянии заплатить…

— Это не милостыня, — успокоила ее «Роза», сама удивляясь своему великодушию. — Карты подсказали мне, что деньги, которые вы сегодня сбережете, пойдут на благое дело.

Лицо женщины просияло.

— Я опущу их в ящик для милостыни в ближайшую субботу!

«Вот это будет действительно чудо, если ты так сделаешь», — подумала Мара.

Женщина ушла, и в палатку заглянула Кланки.

— Интересно, как это ты собираешься платить мистеру Сэму двенадцать процентов из «ни шиша»? — саркастически поинтересовалась она.

Кланки поджала губы. Ее лицо, если не считать нескольких морщинок — следов времени, излучало все ту же неукротимую энергию и решительность, поразительные для женщины ее лет.

— А почему ты говоришь о депрессии в прошедшем времени? Неужели ты веришь, что с окончанием войны прекратится и эта напасть? Если, конечно, война вообще кончится…

— Ты не веришь, что президент Трумэн способен справиться хотя бы с одной из этих проблем?

— Я уважаю нашего президента, но разрешение вопросов мирового порядка исключительно в компетенции Господа Бога, — парировала Кланки. Она поправила стульчик, на котором только что сидела посетительница, затем притушила лучину сандалового дерева, дымок от которой призван был облагородить воздух в палатке. — Народу почти не видно. Самое время сделать перерыв на ленч.

— Нет, подождем. Должен прийти кто-то очень, важный, не зря же у меня кости ноют! — Мара рассмеялась при виде гримасы, которую скорчила Кланки. — Мы столько времени работаем вместе — и ты все еще не веришь в мудрость моих старых костей?

— Допускаю, что сама ты в нее веришь, но все равно половину из того, что вещаешь, ты считываешь с потолка.

— Иногда приходится… Карты, как и люди, временами тоже устают. Тогда я заставляю клиента разговориться, изучаю его лицо, его жестикуляцию, а затем уже выдаю надежный, солидный совет.

— А когда у тебя взгляд становится совсем чудным, как, например, в случае с этой женщиной, когда акцент у тебя становится совсем уж нестерпимым — это как прикажешь понимать?

— Все очень просто: я озвучиваю то, что говорят карты, и превращаюсь в их послушный рупор.

Кланки фыркнула.

— Нет уж, я правоверная христианка и не собираюсь верить во все эти цыганские штучки-дрючки. Зато готова признать, что ты в совершенстве владеешь чтением того, что написано у этих ротозеев на лицах. А что касается ценности твоих советов… Может быть, они стоят денег, которые за них платят, а может быть, и нет — и тогда ты не берешь с ротозеев ни цента, как сейчас. Верно? Ладно, сама присмотри за дверью, а я схожу за ленчем.

Выскочив из палатки, она понеслась к походной кухне. Мара лишь улыбнулась, прекрасно зная цену брюзжанию подруги. При всем своем сарказме и напускном скептицизме Кланки обожала свою длинную пеструю юбку, яркие кофты, золотые браслеты на руках и ногах и с нескрываемым удовольствием разыгрывала из себя загадочную и причастную к тайнам загробного мира цыганку. И все это вошло в ее жизнь благодаря цирку.

«Впрочем, как и в мою жизнь», — подумала Мара.

Придя внезапно в состояние крайнего возбуждения, она встала и прошлась по палатке, с которой свыклась как с родным домом. Она сама выбирала эту бархатную скатерть, эти стульчики и этот длинный библиотечный стол с выставленными на нем атрибутами ее профессии: хрустальным шаром, свечами из черного воска, Библией, колодой старых гадальных карт, доставшихся ей от матери и используемых ею только в самых важных и сложных случаях.

Палатка, снаружи красно-белая в тон куполу расположенного рядом цирка, изнутри была обтянута черным шелком с вышитыми на нем серебряными звездами. Единственным источником освещения была подвешенная к опорному столбу лампочка в матовом плафоне — она заливала палатку мягким ровным светом. Что касается наряда, то Мара была одета в пестрый восточный халат и маленькую чалму, сшитые по заказу в театральной костюмерной Тампы. Дело было не в одной экзотике — под чалму она убирала свои рыжие волосы. Других мер предосторожности она не принимала и даже косметикой не пользовалась — «благодаря» шрамам и пластической операции ее лицо изменилось настолько, что она уже не боялась быть однажды узнанной.