Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя - страница 5

– Да, тайна.

– Тайна, которая может повлиять на интересы его величества?

– Вы умнейший человек, монсеньер. Да, вы угадали. Я действительно открыл тайну, способную повлиять на интересы короля Франции.

– Ну что ж! – произнес Фуке со сдержанностью воспитанного человека, не желающего расспрашивать.

– А вы сами будете судить, – продолжал Арамис, – вы сами скажете мне, ошибаюсь ли я относительно важности этой тайны.

– Я слушаю, раз вы так добры, что хотите открыться мне. Только заметьте, друг мой, что я не вызывал вас на нескромность.

Арамис задумался на мгновение.

– Не говорите! – воскликнул Фуке. – У вас еще есть время!

– Вы помните, – сказал епископ, опустив глаза, – рождение Людовика Четырнадцатого?

– Как сегодня.

– Вы ничего особенного не слыхали об этом рождении?

– Ничего, кроме того, что король не настоящий сын Людовика Тринадцатого.

– Это не так важно ни для нас, ни для королевства. Всякий человек, имеющий законного отца, есть сын своего отца, гласит французский закон.

– Это верно. Но это важно, когда вопрос касается чистоты крови.

– Это второстепенно. Значит, вы ничего особенного не слыхали?

– Ничего.

– Вот тут и начинается моя тайна.

– А!

– Королева родила не одного сына, а двух.

Фуке поднял голову.

– И второй умер? – спросил он.

– Сейчас узнаете, потерпите. Эти близнецы должны были быть гордостью своей матери и надеждой Франции. Но слабость короля и суеверие внушили ему страх, как бы между двумя детьми не вышло спора, хотя они равны в правах, и тогда он избавился от одного из близнецов.

– Вы говорите, избавился?

– Подождите… Оба брата выросли: один на троне, и вы его министр; другой – в тени и одиночестве…

– И этот?..

– Мой друг.

– Боже мой! Что вы говорите, господин д’Эрбле? Что же делает этот бедный принц?

– Спросите сначала, что он делал.

– Да, да.

– Он был воспитан в деревне, потом заключен в крепость, известную под названием Бастилия.

– Возможно ли? – воскликнул суперинтендант, сложив руки.

– Один – счастливейший из смертных, второй – несчастнейший из несчастных.

– А мать его не знает об этом?

– Анна Австрийская знает все.

– А король?

– Король не знает ничего.

– Тем лучше!

Это восклицание, видимо, очень поразило Арамиса. Он посмотрел с беспокойством на своего собеседника.

– Простите, я вас перебил, – сказал Фуке.

– Я уже сказал вам, – продолжал Арамис, – что бедный принц был несчастнейшим из людей, когда Бог, пекущийся о всех своих созданиях, решил все же прийти к нему на помощь.

– И как же?

– Вы увидите… Царствующий король… Я говорю «царствующий» – вы догадываетесь, почему я говорю так?

– Нет… Почему?

– Потому, что оба по праву рождения могли бы быть королями. Вы тоже придерживаетесь такого мнения?

– Да.

– Решительно?

– Решительно. Близнецы – один человек в двух лицах.

– Приятно, что такой опытный и знающий законник дает мне такое четкое разъяснение. Значит, для нас установлено, что оба близнеца имели одинаковые права?

– Установлено… Но боже мой, какие загадки!

– Бог пожелал послать униженному мстителя, или, если хотите, поддержку. И случилось, что царствующий король – узурпатор… Вы ведь согласитесь со мной, не правда ли, что спокойное и эгоистичное владение наследством, на которое, в лучшем случае, имеешь половинное право, называется узурпацией?

– Да, узурпация – очень точное определение.

– Итак, я продолжаю. Бог пожелал, чтобы у узурпатора был первым министром человек с большим талантом и великим сердцем и к тому же с великим умом.

– Это хорошо, хорошо! Я понимаю: вы рассчитывали на меня, чтобы помочь исправить зло, нанесенное несчастному брату Людовика Четырнадцатого. Вы правильно решили, я помогу вам. Благодарю вас, д’Эрбле, благодарю!

– Нет, совсем не то. Вы мне не даете закончить, – сказал Арамис.

– Я молчу.

– Дело в том, что царствующий король возненавидел господина Фуке, своего первого министра, и ненависть эта, подогретая интригой и клеветой, к которой прислушивался монарх, стала угрожать состоянию, свободе и даже жизни господина Фуке. Но Бог послал господину Фуке, опять же для спасения принесенного в жертву принца, верного друга, который знал государственную тайну и чувствовал себя в силах раскрыть эту тайну после того, как имел силу хранить ее двадцать лет в своем сердце.