Вино одиночества - страница 22

— Здравствуй, Элен... Стало быть, поезд пришел раньше? Я не ждала тебя в такую рань.

Элен пробормотала:

— Здравствуй, мама...

Она никогда не произносила слово «мама», четко выговаривая оба слога, словно застревавшие между ее сжатых губ. У нее получалось «ма», похожее на кроткое выражение недовольства, которое ей каждый раз с усилием и какой-то смутной болью приходилось выдавливать из себя.

— Здравствуй.

Нарумяненная щека склонилась к девочке, она осторожно приложила к ней губы, машинально стараясь отыскать место без пудры и крема.

— Не испорти мне прическу... Что же ты не здороваешься со своим кузеном? Не узнаешь его? Это Макс Сафронов.

На ее накрашенных тонких, красных, как струйки крови, губах мелькнула победная улыбка.

Элен тут же вспомнила карету Лидии Сафроновой, которую не раз видела в ее родном городе. Воображение вновь нарисовало ей образ неподвижной женщины, высовывавшей из скунсового палантина свою маленькую змеиную головку с черными глазами, что жалили ее своим холодным взглядом.

— Макс? Здесь?..

«Должно быть, они действительно разбогатели», — с иронией подумала Элен.

Она была очарована бледностью лица молодого человека, поскольку впервые увидела эту белизну, свойственную жителям Санкт-Петербурга. Казалось, под его кожей, бледной, как лепестки распустившегося в подвале цветка, нет ни капли крови. В его манерах чувствовалось какое-то напускное высокомерие; у него был изящно загнутый подобно орлиному клюву тонкий нос, большие зеленые глаза и светлые, но уже редеющие на висках волосы, хотя ему едва исполнилось двадцать четыре.

Он коснулся пальцем щеки Элен, ущипнул ее за приподнятый подбородок.

— Здравствуй, кузиночка. И сколько тебе уже лет? — спросил он, явно не зная, о чем с ней разговаривать, и внимательно и насмешливо глядя на нее своими зелеными глазами, но тут же, не слушая ответа, прошептал: — Как она горбится... Нужно держаться прямо, деточка... Мои сестры в твоем возрасте уже были выше тебя на голову и держались прямо, как спицы...

— В самом деле, — недовольно воскликнула Белла, — ты плохо держишься; надо бранить ее за это, мадемуазель Роз!

— Она устала за поездку.

— Вечно вы ее оправдываете, — раздраженно сказала Белла. Она слегка стукнула Элен между лопаток по худой сутулой спине. — Ты ведь знаешь, это тебя не красит, детка... Без толку ругаться, она все равно ничего не слушает... И посмотрите, Макс, какой у нее болезненный вид... Ваши сестры выглядели такими здоровыми, спортивными...

Макс прошептал:

— English education, you know... Cold bath and bare knees and not encouraged to be sorry for themselves...[8] Она совершенно непохожа на вас, Белла.

Элен спросила:

— А где папа?

— У папы все хорошо, но он поздно возвращается домой. Ты увидишь его перед сном, он сейчас очень занят.

Они замолчали. Элен стояла прямо, вытянувшись, как на параде, не осмеливаясь ни уйти, ни присесть. Наконец Белла устало и раздраженно пробормотала:

— Ну ладно, хватит смотреть на меня, раскрыв рот. Ступай в свою комнату...

Элен ушла, с тревогой гадая, счастье или беду этот человек принесет в ее жизнь, и чувствуя, что отныне она во многом будет зависеть от него. Уже взрослой, вспоминая эти минуты, эти два склонившиеся друг к другу лица, это молчание, улыбку матери и все, что она тогда заметила, угадала, почувствовала с первого взгляда, она недоумевала: «Как же это возможно... Мне было всего двенадцать... Вероятно, я догадалась позже... а сейчас мне только кажется, что я сразу все поняла... Правда всплывала потихоньку, а не вдруг... Я была еще ребенком, и в тот день они ничего не сказали, сидели поодаль друг от друга...» Позже, если какой-нибудь цвет, звук или запах переносили ее в прошлое, если ей удавалось воскресить в памяти лицо того, молодого Макса, то в ней тут же, словно после долгого сна, пробуждалось сердце маленькой девочки, которое нашептывало ей: «Ты тоже предала свое детство!.. Разве ты позабыла, что в твоем детском теле жила душа зрелой женщины, такой, какая ты сейчас... Стало быть, тогда я жаловалось не просто так, я действительно была несчастной и одинокой, а теперь даже ты позабыла обо мне...»