Виноватые и правые - страница 13

Вот уж видит матушка, что со мной доспелося. Не красно с той поры стало житье мое девичье… поучили меня родители уму-разуму! А не жалюсь я: не от зла сердца они учили меня… меня же жалеючи.

Вот это распросталась я. Наперво радостно было таково… паренек такой беленький, такой пригоженький! Ну, и матушка им не брезговала. У меня, в. б., от горя-то уж груди высохли, так в молочке от нее про младена мне запрету не было. Ну и батюшка-то тоже… А потом опять я думаю: не родился ты, а родилась уж твоя доля — горе горькое! И эту долю, не гадавши не думавши, я, великая грешница, тебе уготовила!.. Как поднять мне его на ноги?

Вот прибрал его Бог, Пресвятая Богородица. Опять рада я тому, что взяла его Богородица в Царство Небесное, а у самой уж вконец сердце разорвало… Быват, он, как вырос бы… и меня любить бы стал. А окромя его меня любить некому: все от меня отступилися! Куда ни погляжу, как ни подумаю — а все одна-одинешенька!

— Ну, а Государевич-то что же? — перебил я ее.

— Ой, в. б., что Государевич! Не показался мне он с той поры, как младена я принесла. Сам видишь, каков он есть!

Только вот, как схоронила я своего ясного соколика, и говорят мне батюшка с матушкой: мы-де тебя просватали. Воля ваша, говорю я, родительская; а сама это думаю: уж какая я замужница! А потом опять думаю: как продала я свое тело белое дьяволу, так уж пусть он, окаянный, потешается; лишь бы мне упасти мою душеньку…

Вот прикрыли мою бедную головушку златым венцом, и не испоганила я, в. б., его. «Робь не ленись, есть не стыдись!» встретила меня свекровка-матушка. И ране того не ленива я была, да рученьки не подымаются; не люта была и на ежу я, а уж тут, — до того ли тут!

Тут Ирина, до тех пор сидевшая, встала, обратилась к образам и, осенив себя большим крестом, проговорила:

— Мати Пресвятая Богородица… Трех Скорбящих Радости! Помолись за мою душеньку грешную, чистую! В. б.! — обратилась она ко мне потом: не сади меня в острог докамечи!

— Я и не думаю тебя садить.

— Почто не думаешь? Наши-то сказывают, что посадишь: говорят, ты младена хотела вывести… так за то.

— Нет, я не думаю… мне жаль тебя: я хочу отдать тебя на поруки…

— Да никто не возьмет, кормилец! Коли вправду жаль тебе меня, так возьми ты сам!

— Мне нельзя. В таком случае я мог бы тебя совсем оставить на свободе.

— Ну так ослободи, кормилец, в. б.!

— Да тебе от этого хуже будет: если я тебя не отдам на поруки, так суд тебя в острог посадит.

— Да ведь как ты напишешь, в. б., так и суд так присудит.

— Ну, это еще Бог знает. Да отчего тебя на поруки не возьмут?

— Да все ноне налегать на меня стали: никто не возьмет! Да ведь и мне-то, в. б.: еще и лучше бы в остроге сидеть, али в каторге; только то я думаю, что ведь уж не жилица я на белом свете… уж кончина моя за мной стоит!.. Так умереть бы мне на своей стороне, поглядеть бы еще вон на эту елочку, повыть бы мне на могилушке моего соколика ясного!..

— Так ты не можешь представить по себе поруки?

— Нет, нет, в. б.!

— А вот что, — обратился я к Виктору Ивановичу: — по закону, удельных крестьян[20] могут брать на поруки удельная контора и приказы. Я вас бумагой спрошу: не возьмет ли ее приказ на поруки?

— Как прикажете, в. в.!

— Я не приказываю, а спрашиваю.

— Да коли есть закон, так отчего же?

Я показал закон; написал предложение и передал Виктору Ивановичу. Тот пошел в приказ за ответом.

— А как же, Ирина Прохоровна, — спросил я Ирину по уходе Виктора Ивановича, — говорят, будто ты у соседей все садки повыела?

— Ой, врут, в. б.! Не верь ты им: мне и свой-то кусок поперек горла идет.

— Ну вот, ты останешься на воле.

— Спасибо тебе, в. б.! На том свете помолюсь за тебя Матушке Пресвятой Богородице… Трех Скорбящих Радости.

— Присядь… Сейчас Виктор Иванович с бумагой придет.

Я позвал Градова:

— А схлопочи-ко о лошадях мне, — сказал я ему.

— А в кую сторону?

— Да хоть до Чушевиц, например.

— Ой, в. б., разыщи ты там этих Ольку-то Приспича, да Ваньку Оленича! — обратилась ко мне Ирина.

— Хорошо.

Пока я делал окончательные распоряжения, Виктор Иванович возвратился с ответом.

Я выехал из Низовья.

В Чушевицах я нашел Приспича и Оленича. Соседи отозвались об них, как о людях дурного поведения; но поличного у них не оказалось. На обратном пути я заезжал в дер. Капустинскую, чтобы сделать повальный обыск о Лютикове. Соседи его сказали, что хоть он дома и не ворует; но они желают его сослать, так как об нем слухи самые худые; общество же их честное… ни один человек в магазине не бывал